Если бы кто-то еще совсем недавно сказал мне, что у
меня дома после лаек, таежных старателей и бойцов, появятся вскоре
собачки, которые из всех жизненных благ предпочитают мягкий диван, я бы
ни за что не поверил, да еще бы посмеялся над неудачным ведуном. Но вот
свершилось, казалось бы, самое необыкновенное, и сейчас рядом со мной
две таксы, две рыжих бестии, не дающих мне решительно никакого покоя...
Ох, уж эти таксы!
Вот
и теперь, только-только начал я этот рассказ, как передо мной явилась
Норка и уставилась на меня своими наглыми глазами. А следом за Норкой
тут как тут и Ласка и тоже смотрит мне прямо в глаза, будто вслед за
матерью спрашивает, чем я занят и скоро ли произнесу магическое слово
"гулять".
- Гулять, собачки, гулять!
И Норка и Ласка уже у дверей нетерпеливыми
столбиками и вот уже прыгают одна впереди другой на дверь, словно
норовят открыть какой-то замок.
Дверь настежь, кубарем скатываются собачки по
лестнице, а там еще одна дверь - теперь уже из дома на улицу, к
озеру, к мосткам, к лодке.
Дверь на улицу еще не успела открыться совсем, я
еще в дверях, но собачки уже на мостках, уже в лодке, на своем обычном
месте, на заднем сиденье: мол, давай, бери весла и вперед через озеро в
лес... Ох, уж эти таксы!
Я забываю свою работу, забываю все домашние дела, ставлю на место весла и раз за разом опускаю их в воду...
Берег собачки ждут трепетно, нетерпеливо, и вот
уже я не могу сдерживать рвущуюся вперед энергию. Собаки уже не на
заднем сиденье, а на самом носу лодки. До берега еще метра три, но
Норка, а за ней и Ласка уже в воде - вот так вот разом, не задумываясь,
прыг в воду вниз головой и вплавь впереди лодки к берегу одна перед
другой. И, не отряхиваясь, не останавливаясь ни на секунду, тут же
скрываются в кустах... И теперь мне остается только ждать, когда эти
собачки нагуляются и вспомнят наконец о своем хозяине.
Первой, как всегда, вернется ко мне Норка. Она
постарше и поспокойней от рождения. Возможно, и сейчас в ее жилах
еще течет какая-то часть крови от гончих собак, но гончие привычки
Норкой почти позабыты, и теперь ее не увлекает по-настоящему никакой
гон. Норка - непревзойденный мастер рукопашного боя.
Надо, конечно, видеть, как эта собака готовится к бою в норе с лисицей, как ведет этот бой и как всегда приводит его к победе.
Только однажды моей Норке не удалось победить
соперника - не удалось даже войти в нору. Правда, соперник у нее в тот
раз был необычный - чернобурая лисица...
До той самой охоты я и не предполагал, что в
ярославских лесах живут такие ценные звери. С собакой в сумке и с
рюкзаком с провиантом я прибыл к егерю. Погода для охоты на норе была
самая подходящая. С ночи, не прекращаясь, шел густой мокрый снег, и где,
как не в норах, было отсиживаться под такой ноябрьской слякотью нашим
лисицам.
И вот наконец нора. Возле норы совсем свежий лисий
след; правда, в самую нору лисица почему-то не заглянула... Норка
подошла к норе, принюхалась и посеменила дальше. Вот так вот, не
забравшись в отнорок и даже вроде бы как следует не принюхавшись, разом
определила, что никакого зверя тут нет. Такой уж у нее характер - не
пойдет она в пустую нору. Если уж только попросишь, настоишь, то, может
быть, тогда и полезет в подземное жилище, оставленное хозяином без
присмотра. И отправится она в такую нору лениво, нехотя, будто
действительно по принуждению, и скоро вернется и поглядит на тебя такими
глазами, словно скажет: "Ну, что - я же говорила, что нет там
никого..."
Пустой оказалась и вторая нора, нора богатая, давнишняя, с многими входами-выходами.
Мы уже почти отходили свое, но лисицы в норе так и
не нашли. Правда, нашли зайца, и Норка, еще по-щенячьи кидавшаяся тогда
за всем живым, что попадало ей на глаз, на слух, на нюх, с голосом
пошла за шустрым зверьком по небольшому полукругу. А затем то ли
скололась, потеряла след, то ли просто не захотела без толку гнать
ненужного ей зверька и скоро вернулась.
Дом уже совсем близко, а впереди только старое
сельское кладбище, давно заброшенное, да развалины не то церкви, не то
прежнего поповского дома. Вот здесь-то в груду камней и сунулась моя
собачка. Сунулась с охотой, настойчиво, как шла обычно в нору, где была
лисица.
Между двумя кирпичными стенками, прочными до сих
пор, сложенными, видимо, на какой-то древней, неразбираемой замазке, под
каменные развалены шел ход, шел круто, почти отвесно, упирался в
кирпичную кладку, а затем сразу поворачивал на девяносто градусов и, как
виделось мне сверху, уходил дальше под каменные глыбы.
Вход в саму каменную нору был совсем узкий, всего в
кирпич размером, и, чтобы попасть со спуска-хода в лаз, собаке надо
было как-то развернуть свое тело, согнув его под прямым углом. Конечно,
Норка вошла бы в эту нору, но лисица, подыскавшая себе такое жилище,
конечно, знала его преимущества и встретила собаку у самого лаза...
Мы слышали верещание лисицы, не пускавшей собаку в
нору, время от времени мне удавалось увидеть и мелькавшую в лазе
раскрытую лисью пасть. Собачка спустилась вниз, к самому входу в нору,
но дальше ничего не могла сделать. Прежде чем развернуться и начать
входить в нору, ей надо было сунуть в лаз голову. Если бы лисица чуть
отступила, то Норка бы ворвалась, вошла бы в нору, и уж там, кто знает,
чем бы закончилась эта схватка. Но вход в кирпичный лаз был
по-прежнему закрыт лисицей.
Такое противостояние с лаем, с лисьим верещанием
длилось долго. Ничего не добившись здесь, у лаза, Норка нет-нет да и
выходила наверх, обследовала все развалины, ища какой-нибудь другой вход
в подземное жилище, чтобы добраться к лисице с тыла, принималась было
рыть землю, но ничего снова не находила и снова спускалась вниз к лазу,
закрытому намертво лисицей.
Так и оставили мы в покое эту хищную животину, оставили, порешив, что не по зубам нам этот зверь, эта черно-бурая лисица...
А почему чернобурая?.. Да потому, что под свое
жилище выбрал этот зверь старые печные ходы-дымоходы. Ходы были в печной
саже, и эта сажа и раскрашивала рыжую лисью шубу в черный цвет. Такую
черную лисицу егерь видел не раз мышкующей в поле. Поначалу он и сам
принял ее за редкого зверя, но потом догадался, откуда черный цвет у
лисьей шубы. И не одна лисица забиралась в эти старинные печные
дымоходы. Как-то точно такой же "чернобурый" зверь смутил местных
охотников. Они долго выслеживали его, наконец выследили, добыли чуть ли
не из винтовки с оптическим прицелом, а когда добыли этого зверя, то
чертыхнулись... Мало того, что у лисицы в саже-дегте был весь мех - эта
"чернобурая" лисица о кирпичные стенки дымохода умудрилась стереть
местами свою шубу так, что вместо пышного зимнего меха по ее шкуре
пятнами шли голые залысины.
Вот так один раз за все время и не удалось моей
Норке победить лисицу. А всякий другой раз собачка работала в норе так,
что у меня, у хозяина, у охотника, видевшего разные норные охоты,
замирало от страсти сердце.
Конечно, настоящая лисья нора где-нибудь под
еловыми корнями - это не искусственная нора на притравочной станции, это
там, в деревянной или кирпичной норе, собака может носиться кругами за
лисицей с лаем, как гончий пес, и там, на притравках и испытаниях, и моя
Норка тоже влетает стрелой в нору и почти на хвосте у лисицы проходит
за ней все положенные на тот случай круги. Здесь же, в лесу, работа шла
совсем другая, будто собачка понимала, что здесь не до шуток, что здесь
требуется расчет, требуется ювелирная работа.
Почему-то всякий раз перед своей охотой Норка
спокойно, старательно расширяет себе вход в нору и входит в нее не
торопясь, словно вплывает, вливается, а потом исчезает под землей,
исчезает молча, и мне всегда кажется, что собачка на этот раз ошиблась и
пошла в нору, в которой сегодня никого нет... Но вот вдруг голос!
Громко! Зло! Голос сильней!.. И обычно очень скоро под напором собаки из
другого отнорка выскакивает лисица.
Бывает и так, что в норе всего один вход-выход.
Бывает, что лисица, не желая отступать, встречает собаку еще на полпути к
гнезду-котлу. И вот тут-то начинается знаменитая Норкина атака-напор,
которую до сих пор не выдерживала ни одна лисица.
Что уж действует в таком случае на рыжего зверя?
Клыки собаки?.. Да нет - до клыков дело обычно не доходит. Скорей всего
лисица не выдерживает вот эту демонстрацию-энергию, эту уверенность
собаки в том, что она все равно победит и заставит соперника отступить
сначала в котел-гнездо, а там уж дело техники: собака врывается вслед за
отступившей лисицей в котел и выбивает ее оттуда наружу.
Бывает и так, что этот бой-противостояние
затягивается, лисица попадается упорная, и Норке приходится тогда
сантиметр за сантиметром подвигать зверя к тому барьеру, за которым уже
будет обеспечена победа.
У Норки в жилах течет и кровь собак-барсучатниц...
Милая Ирина Ивановна Васнецова, приподнесшая мне вот эту самую собачку
от своего немца Дакселя, сообщила при этом, что бабка Норки - Ульрика
отлично работала по барсуку.
Тем, кто не представляет себе работу таксы в норе,
а тем более по барсуку, надо обязательно пояснить, что задача хорошей
таксы-барсучатницы - загнать-подвинуть барсука в гнездо-котел или в
глухой отнорок-тупик и не дать ему закопаться, не дать загородить себя
земляным завалом от нападающей собаки. А для этого надо напористо
работать у самой морды опасного зверя, словно фехтуясь с барсуком
накоротке. Отступи от барсука, не работай вплотную, и барсук тут же
закопается, обрушит свод норы и оставит собаку ни с чем. А сам отсидится
за завалом и со временем откопает себе другой лаз и новый путь наружу.
Хорошей таксе-барсучатнице не положено и идти с
барсуком на размен, то есть прорываться мимо него к задней стенке
гнезда-котла и таким путем стараться выгнать из норы. "Размен" отлично
помогает при лисьей охоте, но только не при встрече с барсуком, здесь
собаке грозит беда: барсук может пропустить собаку за себя, в котел, а
там закопать ее и оставить под землей навсегда.
Опасная эта охота на барсука, почему и не решаюсь я
на нее. Хотя и понимаю, что мои собаки - бойцы, но не решаюсь. А
работать по барсуку в норе Норка должна - на притравочной станции
работает хорошо, у самой морды.
- Ну, как, Норка, рискнем как-нибудь, сходим с тобой на барсука?
Норка, набегавшись, сидит теперь возле меня и
снова глядит мне в глаза, глядит прямо, не мигая, не отводя глаз...
Сейчас мы ждем Ласку... А вот Ласке, честное слово, кровь гончих собак
никак не дает покоя, и она может гонять в лесу все, что только можно
гонять. И не дай Бог, если вот так, во время прогулки, попадется ей
гнать лося. Тогда час, два, три будешь ждать здесь эту собачонку, будешь
свистеть, звать, и все без толку. И только забравшись на гору и выждав
какое-то время, может быть, где-то далеко-далеко услышишь знакомый
звонкий голосок.
Голос у Ласки повыше, потоньше, чем у Норки. У
Норки, по собачьим меркам, бас, а у Ласки пока визгливый тенорок. Но
звонко, слышно отдает Ласка голос и по следу, и по зрячему.
Как-то так же вот по весне, когда мы были с Лаской
в лесу вдвоем, когда Норка оставалась в Москве со щенками, вот здесь
же, у этого берега, Ласка точно так же исчезла сразу в кустах и пропала.
И ни слуху ни духу... Час, другой, третий... Хорошо - неподалеку гора, и
только с этой горы далеко-далеко разобрал я чуть слышный лай собачонки.
Через какие только болота, ручьи, завалы ни шел я
на этот чуть живой голосок. Шел открыто, безо всякого ружья, чтобы
вернуть домой дурную собачонку, считая, что она попросту заблудилась и
теперь голосит, ожидая хозяина... Вот новая сосновая горка, где-то
совсем неподалеку должна быть моя собака, и тут, вслед за взлаем
собачки, совсем близко раздался медвежий рык... Что делать? Показать
себя зверю? А надо ли? Тем более сейчас, по весне, когда медведь голоден
и строг? А если это еще медведица с медвежатами? Тогда в этих завалах и
не унесешь ног... Я выждал и трижды свистом подозвал Ласку... Ноль
внимания... И снова злой собачий лай, и снова недовольный медвежий
рык.
Я стал потихоньку отходить, все время посвистывая,
давая о себе знать. Так и вернулся обратно на берег, к лодке, вернулся
один, без собаки... А потом Ласка явилась. Явилась, бросилась к воде,
напилась и вроде бы опять собралась улизнуть от меня в кусты, но я
перехватил собачонку и усадил ее в лодку.
Вот так вот, без устали четыре-пять часов гонять
по лесу всякое зверье! И что ты за собака, Ласка? Что делать с тобой и
для какой ты надобности путному охотнику? А может, охотнику ты как раз и
подойдешь?.. Ну, ничего - это все ты по молодости, по глупости, от
своего еще щенячьего ума не можешь распорядиться собой. Да и в норе не
удалось тебе еще как следует поработать. Подожди, подруга, до осени, до
лисьих охот. Вот тогда и придет к тебе твоя настоящая страсть, и тебя
уже за уши не оттянешь от лисьей норы. Может, и перестанешь тогда
носиться сломя голову по лесу... А пока у меня рядом с мастером
рукопашного боя еще и гончий пес размером с кошку... Ох, уж эти таксы!..
Но зато со своими таксами я знаю решительно все о
своем лесе, знаю о каждом зверьке и звере, навестившем или постоянно
прописанном в наших местах.
И Норка, и Ласка лают белку. Правда, Норка
начинает работать по белке только тогда, когда спихнет ее на дерево с
земли, а вот Ласка может заслышать зверька на елке. Итак, белку мы
обязательно отыщем, узнаем о ней.
Совсем недавно собачки прихватили куницу и
сколько-то следили за ней. Мне пришлось вмешиваться, отзывать собак.
Норка пришла скоро, а Ласка, как и полагается, еще что-то поискала,
побрехала и только потом явилась к нам.
Ну, а норка? Эта лучше не попадись где-нибудь на
ручье, на речке. Да еще попадется, расскажет собакам о себе, а потом
уйдет куда-нибудь в коряги, в нору. Но тут, братцы, скажу я вам: тяжелое
это дело - оттаскивать собак из-под таких коряг от спрятавшейся там
норки...
Заяц?.. Зайца Ласка гоняет самозабвенно, гоняет
другой раз час, другой. Заяц из-под такс идет медленно, присаживается,
собачки догоняют его и снова по зрячему зверьку "ай-ай-ай" - подают
голос.
Птица?.. С птицей у моих собак свои отношения. И
среди охотничьей птицы у нас на первом месте рябчик... Конечно, за
рябчиком можно идти и без собак, по тропе, посвистывая в манок. Но
рябчик у нас стал совсем другим - не тот нынче у нас рябчик, о котором
когда-то писали в книжках, что и по осени отзывался на манок... Мол,
поднял выводок рябеньких курочек и петушков, спрятался за елку да
попискивай пищиком. И глядишь, "пи-пи-пи" - в ответ тебе подал голосок
кто-нибудь из затаившегося выводка. Высматривай его да стреляй... Нет у
нас больше такой охоты - уходит теперь поднятый выводок рябеньких птиц
веером, далеко, словно нахлестан чем-то. И совсем не отвечает на манок.
За умчавшимся от человека рябчиком не поспевают и мои собачки. Другое
дело, когда собачки сами поднимут птицу. Вот здесь птица, будто понимая,
что большой опасности ей от собачек нет, не уходит далеко, а почти
свечой поднимается с земли и рассаживается на ветвях.
"Гав-гав-гав", - извещает меня Норка или Ласка о
рябчиках. Тут уж подходи потихонечку к затаившейся птице,
присматривайся, присматривайся... Так и есть - не выдержал рябчик,
поднимает любопытную головку и рассматривает лающую внизу собачку...
Рябчик добыт - он на земле, под елкой. Тут же у первой добычи
оказывается Норка - обязательный удар зубами, удар несильный, только для
того, чтобы остановить подранка, а Норка уже ищет дальше. К Ласке еще
не пришло такое мастерство, и она норовит схватить птицу и утащить
куда-нибудь в сторону, но слушается меня, останавливается и отдает, хотя
и с большой неохотой, но все-таки отдает добычу.
Ласке еще не приходилось походить за уткой,
подержать утку в зубах, хотя плавает она отлично, часами не выходит из
воды. Такое же водоплавающее существо у меня и Норка, но Норка и на воде
короче, осмотрительней своей дочери. Норка не подхватится, не поплывет
вдруг к острову, откуда нет-нет, да и поманят своих собачек крики чаек. А
за Лаской только и следи.
И вообще что-то странное было с этой собачкой...
Было ей месяцев пять, когда прибыла она сюда, в дом, на берег озера, и
тут же забралась в воду, покопалась в хвоще, побулькалась, кого-то
половила... Затем я на какое-то время забыл про собачку, что возилась в
воде у самого берега, а когда вспомнил, то увидел Ласку уже далеко от
берега, головка над водой да крутящийся из стороны в сторону хвостик...
Куда ты, Ласка?.. Ни на свист, ни на кличку - ни на что не реагировала
собака, уплывавшая от меня точно на восток. Пришлось догонять неразумную
пловчиху... Лодка поравнялась с собачонкой, и, казалось, вот-вот она
должна была от счастья броситься ко мне, к спасителю. Ан нет. Крошечная
собачка, нацеленная на какую-то свою задачу, упорно отказывалась от
предложенных ей услуг. Так плыли мы какое-то время рядом друг с другом,
на параллельных курсах. Наконец я изловчился - и Ласка оказалась в
лодке.
Правда, такие заплывы у Ласки со временем стали
пореже, а особенно после того, как собачке шибко попало от сизых чаек.
Вот тут-то ее действительно пришлось выручать, и она уже не только не
сопротивлялась, а под атаками отважных птиц сама кинулась ко мне, к
лодке... А вот до утиной охоты мы все никак не доберемся...
А Норка на утиной охоте была. И первую свою утку,
вытащенную на берег осеннего озера, ревностно стерегла от посторонних.
Правда, посторонним был здесь только мой младший сын. Мне эту утку
позволялось взять, убрать в заплечник. Но стоило мне остановиться и
поставить заплечник возле пня, как Норка оказывалась рядом и глаза у ней
наливались кровью, когда ей казалось, что мой сын проявляет излишнее
внимание к заплечнику с уткой.
А затем дома случилось необычное, напугавшее меня.
Я принес в дом из кладовки корзинку и здесь, у стола, стал ощипывать в
корзинку утиное перо... Накормленная собака вроде бы спала на своем
месте - по крайней мере там она была перед тем, как я принялся ощипывать
утку. Напротив меня за столом сидел сынишка и пил чай. Выпив кружку, он
встал, чтобы налить еще чаю и мне и себе. И тут из-под лавки, на
которой я сидел, молча вырвалась наша Норка и прыжком бросилась к сыну,
чуть ли не к горлу... Мы оторопели. А Норка с глазами, все так же
налитыми кровью, хрипло рычала на "чужого", который, в ее представлении,
мог позариться на ее добычу. И "сторожила" она эту утку от моего сына
до тех пор, пока я ее не дощипал, не опалил на огне и не сварил из нее
суп. И только после того как суп был сварен, утка из супа была доедена, а
сама Норка сгрызла последние утиные косточки, она немного успокоилась и
согласно пошла к себе, в угол, на место.
Вот такой чертовский характер у этой собаки... Ох,
уж эти таксы!.. Никогда не знаешь, что выкинут они в следующую минуту.
Чертовский у Норки характер, чертовский.
Как-то, когда Норка была еще щенком, собрался я ее
наказать. Взял в руки арапник, хотел было замахнуться им. Но на этом
движении все было и окончено... Маленькая собачка тут же превратилась в
комок гнева, ярости, кинулась навстречу моему арапнику и перехватила его
зубами не лету... Нет, с Норкой можно было строго разговаривать, можно
было заставить ее что-то сделать словами, но только не угрозами, не
прутом и не ремнем. Ударить себя эта собачка не позволила никогда.
Бывало и так, что на какое-то время я, ее самый
лучший друг-товарищ, вдруг превращался в заклятого врага. Правда, для
этого мне надо было обязательно провиниться перед собакой... Например,
не пустить эту самую Норку к гостям, которые пришли к нам в дом и перед
которыми она должна была обязательно поплясать на задних лапах. И еще
больший грех совершал я, если вынуждал эту собаку выбраться из-под
одеяла и перейти с постели сына на свое место. Если мне удавалось
все-таки навести в этом деле порядок, то все - недели две Норка зло
косилась на меня. И все это время уже ни о каких добрых контактах с ней я
не мог и мечтать.
Но все это было только там, в Москве. Здесь, в
деревне, в лесу, отношения между нами были куда проще, понятней. Здесь
между нами не было никакой злости - здесь у нас была охота, был лес,
были тропы, на которых, честное слово, эта собачка считала меня своим
соплеменником, а возможно, и вожаком.
Нет, у Ласки был немножечко другой характер. Ласка
пока помягче, поподатливей, понежней... Кто знает, может, это и оттого,
что росла она при матери, под ее вечным заступничеством - ведь и на
Ласку тоже нельзя поднять ни руки, ни ремня. И здесь тут же является
Норка со своими глазами, налитыми кровью, и с оскаленными зубами...
Зачем в таком случае Ласке самой отвечать мне злым рыком?
Еще совсем недавно и к миске Ласкиной можно было
подойти, можно было убрать эту миску в сторону, можно было во время еды
подложить туда еще что-нибудь. Такие номера с Норкой не проходили, и я
радовался, что наконец у меня есть собачка, разговаривать с которой куда
проще, чем с мастером рукопашного боя. Но вот недавно что-то
изменилось, и на мое предложение подвинуть чуть в сторону миску с едой,
которую собачка выкатила на самую середину комнаты, Ласка ответила мне
гневным рыком. А уж если в зубах у этой маленькой собачки добыча, то,
извините, здесь того и гляди сверкнут клыки, и хозяин ты или не хозяин,
но поостерегись, побереги руки...
Такие вот они у меня, таксы. Такие они сейчас
перед близкой осенью... Я знаю, что новая осень мало принесет каких-то
новых черт моей Норке. А вот что будет с Лаской после первой настоящей
охоты за лисицей? Собачка не держала еще в зубах зверя, еще не знала
крови, у нее все еще впереди. Может, тогда она в чем-то изменит свой
характер и переймет от матери мастерство боя-упорства...
А пока я жду свою маленькую собачку. Норка возле
меня, а Ласки все еще нет. Надо бы посвистеть, позвать заблудшее
существо. Но лес молчит, и никто не откликается на мой свист... Что
теперь делать?
А что, если Ласка опять каким-то своим путем
отправилась без нас домой?.. Ведь было такое, видимо, перепутала она в
тот раз причалы, вышла из леса туда, где мы приставали раньше, не нашла
на месте лодку и вплавь через озеро, уже остывшее к осени, направилась
домой. Мы ее ищем-рыщем, свистим, а потом дома встречаем свою потеряшку
на мостках, но не радостную, не визжащую при появлении хозяина, а
какую-то виноватую, будто просящую извинения за то, что вот так все
получилось...
- Ах, нехорошо, Ласка, убегать от хозяина из леса! Ах, нехорошо! Нехорошо!
И собачка будто запомнила самый укор и больше, тьфу-тьфу, как бы не сглазить, ни разу не уходила одна домой.
Как-то было и так, что до самого вечера не мог я
дождаться собачку здесь, у причала... Где она? И куда?
Мелькнула-родилась мысль: а может, как-то берегом озера собачка побежала
к дому?.. Вот и дом, вот и мостки. Но собачки нигде нет...
А может, беда? Может, волк? Может, собачка попала в
барсучью нору?.. Нет, волков в наших местах давно не слышно, и барсучьи
норы совсем в другой стороне... Обратно, к тому причалу, откуда и
началась сегодняшняя прогулка... Там, у причала, на всякий случай
оставлена моя куртка: если прибежит, найдет куртку, догадается и будет
ждать...
До берега еще далеко, я смотрю вперед и, честное
слово, вижу темно-рыжий комочек как раз там, где оставлена моя куртка.
Правда, этот комочек почему-то не двигается... А если это обман зрения
от желания счастливого конца?.. Еще, еще раз весла сильно уходят в воду.
И снова я оглядываюсь, на берег. И теперь, ей-Богу, вижу свою Ласку!
Это она, она сидит на моей куртке! Умница! Догадалась! Никуда не ушла!
Ласка! Ласочка!... Рыжий комочек разом оживает нетерпеливым
повизгиванием.
Господи, Боже мой, да что в тебе есть-то,
собачка-невеличка? И откуда в такой невеличке силы, энергия и неутомимая
охотничья страсть вместе с мужеством и упорством? А сколько ума,
соображения!
Наконец к нам с Норкой является и наша бродяжка -
является будто только для того, чтобы отметиться и нестись тут же
куда-то дальше. Мы отлавливаем нашу Ласку. И вот Ласка и Норка в лодке.
Теперь домой! Сейчас накормлю вас после прогулки, и, может быть, тогда
вы все-таки дадите мне наконец спокойно дописать задуманный рассказ о
чудесных собачках-таксах... Ох, уж эти таксы!
Скажи мне кто-нибудь еще совсем недавно, что
вместо собак-лаек хозяевами моего дома станут какие-то таксы, не поверил
бы ни за что. Но случилось как раз именно так. И рядом со мной сейчас
две рыжих бестии, две таксы, мать и дочь, Норка и Ласка, а попроще,
по-домашнему, не по паспорту - Нюрка и Люська.
- Нюрка и Люська, где вы? Спите?
И хоть выгулены, хоть носились добрых три часа по
лесу, хоть сыты и вроде бы отошли ко сну, но все равно Нюрка и Люська
тут же оказываются возле меня и опять смотрят и смотрят на меня своими
глубокими карими глазами... Что выспрашивают они? О чем молча
рассказывают сейчас мне своими глазами?.. Увы, это только их собачья
тайна, недоступная никак для меня... Ох, уж эти таксы...
|