Весной 1943 года наша дивизия после тяжелых сражений на Северо-Западном
фронте по ликвидации Демьяновской фашистской группировки была выведена
на отдых и на пополнение. Артиллерийский полк, где я исполнял должность
почтальона, пополнился новыми лошадьми.
Как-то раз во время отдыха меня вызвал начальник ветеринарной части
старший врач полка капитан Дрозд и предложил безымянную лошадь, которая
была вылечена после ранения.
Нам хорошо было известно, что полковой врач Дрозд влюблен в свою
профессию и очень ревностно относится к своим обязанностям. Очевидно
поэтому он начал разговор с нравоучения.
— Лошадь, которую я хочу тебе передать, умная, но, учти, своенравная.
Ее тонкие точеные ноги, лебединая шея и маленькая голова с темно-карими
глазами говорят о породности. Не употребляй силу свою, сержант, чтоб
унизить животное, и ты возвысишь себя. Запомни! К этой лошади нужен
особый подход. Откровенно говоря, мы не раз предлагали ее офицерам, и
всякий раз их попытки укротить ее нрав и подчинить физически своей воле
кончались тем, что она выбрасывала смельчака из седла.
— Был такой случай,— продолжал рассказ врач.—Один старшина решил
попробовать испытать непокорную. Для этого на сапоги прикрепил шпоры,
взял ременный хлыст и подошел к лошади. Она настороженным взглядом
следила за каждым движением солдата. Лошадь стояла сжавшись, подобрав
мускулы и напряженно, нервно вздрагивала. Глаза сузились, и в них
замелькали злые зеленоватые огоньки. Каждую минуту она могла лягнуть или
укусить человека. Старшина, оседлав лошадь, вскочил на нее и тут же с
места вонзил в ее бока шпоры. От неожиданности она вздрогнула,
напряглась всем телом, встала на дыбы и с места понеслась по бездорожью
через поляну к лесному массиву. Всадник стремился всеми силами подчинить
ее своей воле, но не тут-то было. Она вихрем летела, легко преодолевая
воронки, ямы, кустарники, направляясь в лес, где она не раз
освобождалась от грубых наездников. Вскоре они скрылись из виду.
Наблюдавшие необычайную картину «укрощения» серьезно забеспокоились за
судьбу неудачного наездника. Через некоторое время старшина вернулся в
порванной гимнастерке с синяками на теле. Оказалось, лошадь несла его по
лесу, сучья деревьев то и дело цеплялись и хлестали его по голове, по
спине как бы в отместку, а в заключение огромный сук вышиб его из седла.
Лошадь привели взмыленную, измученную и дрожащую, с воспаленными глазами. Чувствовалось ее огромное нервное напряжение.
Естественно, все услышанное меня обеспокоило и в то же время хотелось найти путь к лошади.
Меня отвели в небольшой табун лошадей, где они паслись на зеленой
лужайке. Там я увидел стройную кобылу серебристо-стальной масти с жидкой
темно-серой гривой. У меня в кармане был кусок хлеба. Я раздумывал, как
же обратиться к ней, ведь я не знал кличку лошади. Перебрал множество
кличек и все не то. Тогда решил пойти по другому пути. Раз лошадь
неукротима, значит, можно ее считать дикой. И тут осенила мысль. Живет
высоко в горах Кавказа на недоступных скалах пугливая быстроногая серна
из семейства антилоп. Так и окрестил ее Серной.
Долго в этот день ходил за ней с хлебом и поминутно называл ее:
«Серна, Серна», а она не обращала никакого внимания и постоянно
отходила от меня в сторону. Тогда я бросил хлеб к ее морде. Лошадь
встрепенулась, а затем как бы опомнилась, съела его и посмотрела в мою
сторону. Несколько вечеров приходил я к Серне, как на свидание, с
лакомым куском хлеба, а иногда и с кусочками сахара. Вскоре она привыкла
ко мне и научилась понимать свою кличку — Серна. Когда я звал ее, она
сначала прислушивалась, затем высоко поднимала голову, двигая ушами.
Узнав мой голос, ждала, когда я подойду к ней с угощением. Концами губ
брала сахар, в глазах теплились желтоватые огоньки; похрустывая сахаром,
она терлась головой о мое плечо. А иногда просто подойдешь, протянешь
руку. Серна видит, что она пуста, но не удерживается, чтобы не потрогать
шершавые солдатские пальцы своими мягкими, замшевыми губами.
После такого общения необязательно было надевать уздечку: она
следовала за мной, как дрессированная. А когда я впервые надел с помощью
солдата ветеринарной части амуницию и забрался на нее, Серна
заволновалась и стала перебирать ногами, но спокойные слова, легкое
поглаживание по шее успокоили ее. Мы мерным шагом, затем легкой рысью
отправились по назначению.
Серна не могла мириться, когда шла в конце или в середине колонны.
Как только она это замечала, то тотчас начинала усердно качать головой и
постепенно усиливать ход до тех пор, пока не обойдет всех впереди
идущих всадников, за что я не раз получал замечания от офицеров.
Сравнявшись с колонной, но все же на голову впереди, Серна
преображалась: голову и шею гордо выпрямляла. Очевидно, сказывалась
давняя привычка, вернее, ее прошлое скаковой лошади.
Однажды один офицер нашего. полка, знавший нрав моей лошади, решил
испытать ее на скорость. Поровнявшись со мной, он предложил» ехать
наперегонки. Серна помчалась как стрела, пущенная из туго натянутого
лука. Когда Серна далеко оставила за собой соперника, я натянул поводья,
похлопал по шее, мол„ уймись, дружище. Она повиновалась. Тряхнув
головой, словно расправляя красивую гриву, горделиво пошла шагом.
Начало лета 1943 года было знаменательно тем, что нашей дивизии после
отдыха предстояли новые бои, а для этого необходимо было преодолеть
длительный марш на Орловский выступ. Дивизия передвигалась только в
ночное время, а дне»» жизнь замирала. Обычно воинские подразделения
располагались в лесистой местности, скрываясь от глад воздушной
разведки.
Как-то раз в этом марше мне пришлось возвращаться в полк с очередной
почтой на своем коне. Неожиданно из-за поворота выскочила на полном ходу
грузовая машина. Серна испугалась и резко метнулась в сторону. Я
оказался на земле вместе с почтовым мешком, а она скрылась из виду.
Вскоре меня подобрала попутная машина и доставила в полк. Рассерженный
на свою лошадь, пошел я после раздачи почты посоветоваться к
ветеринарному врачу. Выслушав меня, он велел оседлать двух лошадей.
— Мы сейчас поедем в лес, на то место, где она сбросила тебя. Твоя Серна должна быть там.
— Товарищ капитан, да ведь это 15—20 километров!
— Да, но мы не можем потерять такую лошадь.
День смеркался, когда мы разыскали место, где я упал. Врач оказался
прав, лошадь стояла у того поворота, где она оставила меня. Увидев нас,
она начала кивать, одной ногой вензель выписывать, другой — землю
гладить: задобрить желает.
Начал я свой разговор с Серной вполголоса и с ласковой укоризной.
Она, кажется, поняла свою вину, и умные ее глаза просили у меня
извинения.
Осенью 1943 года наша дивизия вошла в ударную группировку ар.мии,
целью которой было освобождение от фашистской оккупации многострадальной
Белоруссии. В эти дни активного наступления я, как обычно, выехал за
почтой. Было спокойное, тихое утро, согретое осенними лучами солнца,
поднимавшегося над лесом; что-то задумчивое шептали земле березы. И
вдруг среди этой тишины раздался зловещий рокот фашистских самолетов. И
сумрачным, печальным стало синее небо. Померкли, потухли вершины
.деревьев. Не успел один самолет улететь в темную тень облаков, как за
ним последовал другой, третий. Звуки рокота все нарастали и стали
смешиваться с воем падающих бомб, грохотом взрывов. Они бомбили мост. Мы
же, едва миновав его, находились невдалеке. Я резко остановил лошадь и с
мстительным словом — «сволочи!» — плашмя упал, уткнувшись лицом в
стонущую землю, а рядом поспешно легла Серна, прижавшись плотно ко мне
спиной.
Трудно сказать, сколько времени мы пролежали в кромешном аду.
Фашистские стервятники продолжали свое дело. Новый заход. На этот раз
серия бомб разорвалась слишком близко от нас, и тут же Серна сильно
вздрогнула и простонала. Я вскочил, невзирая на висевшие над нами
самолеты. Дрогнуло мое сердце, когда я увидел, что осколками снарядов
она ранена в грудь и живот; даже широкий ремень, державший седло,
разрезало, как бритвой. От горя я не знал, что делать, как облегчить
боль верного друга, заслонившего меня своим корпусом от смертельной
опасности.
Долго ходил вокруг раненой лошади, гладил, произносил бессвязные
слова. Даже не заметил, когда улетели бомбардировщики. Потребовалось
немало времени, чтобы поднять ее на ноги. С большими усилиями Серна
встала, и мы медленно направились в свою часть. Дорога была трудная,
утомительная, много пришлось перенести волнений и все же добрались.
Врач внимательно осмотрел раны, не задавая вопросов; лишь только сказал:
— Помянем добрым словом твою верную Серну, она этого заслужила.
Много, прошло через мои руки лошадей, но Серна на всю жизнь осталась у меня в памяти.
|
