Ф.Ф.Кудрявцев ЦЫГАНСКАЯ РЕМОНТНАЯ КОМАНДА

Прощай ты, Новая Деревня
Прощай, цыганская семья!..
Старинный романс

Новая Деревня была северо-западным пригородом Петербурга. Прошлое ее связано с лошадьми и цыганами.
С начала XIX века летом в ней стояли лагерем знаменитые полки императорской кавалерии: Кавалергардский и Конногвардейский.
За линиями белых палаток виднелись такие же ровные ряды коновязей огромных пяти- и шестивершковых1 лошадей: гнедых - у кавалергардов, вороных - у конногвардейцев.
На набережной, застроенной дачами служилой аристократии, у штаба бригады каждый вечер великаны трубачи исполняли торжественную «Зорю с церемонией».
Там, где лошади, всегда и цыгане. Каждую весну их пестрые таборы появлялись в Новой Деревне. Многие там и зимовали, становились оседлыми.
После упразднения лагерей, как бы в память о былом военном «регулярстве», улицы стали называться линиями.
Исчезли ампирные особняки с набережной. До наших дней сохранился лишь один - отставного конногвардейца Шишмарева2. Дом этот прекрасен, как многие здания русского классического стиля, изящество и точность глаза зодчего восхищают, вызывают легкую, «пушкинскую», грусть: как же красива была набережная Новой Деревни полтораста лет назад!
Скаковое поле гвардейцев превратилось в Коломяжский ипподром. Убогий памятник на месте дуэли Пушкина долго служил паддоком: на площадке вокруг него берейторы вываживали разгоряченных скачкой лошадей.
Третью линию, самую широкую, а всего их было четыре3 - по числу эскадронов в полку, - тесно застроили маленькими, двухэтажными домиками оседлые цыгане.
Днем на ней было тихо, провинциально. А с вечера, всю ночь до утра, вскачь неслись тройки, парные, дышловые упряжки, элегантные дрожки. Дребезжали бубенцы и шаркунцы4, голосисто звенели под дугой колокольчики; на улицах Петербурга их полагалось подвязывать, приглушать, а переехав по Строганову мосту Большую Невку, можно было и отвязать. Новая Деревня до 1910-х годов не входила в черту города, числилась в уезде, имело волостное правление, старост. Здесь, в семи-восьми верстах от Невского проспекта, от Зимнего дворца, за крестьянскими избами колосилась рожь, зеленели грядки капусты, паслись коровы.
Тройки с бубенцами сменились пролетками на шинах-«дутиках», с фонариками на оглоблях, узенькими санками с медвежьей полостью. Истуканом сидел бородатый лихач с толсто наваченньм задом синей поддевки. Рысак-орловец под сеткой с кистями острыми шипами подков швырял в прохожих снегом и грязью:
- Береги-и-ись!..
И по-прежнему к окнам бросались цыганки:
- Едут!.. К нам!..
На Третьей линии жили кланы, династии известных цыганских фамилий: Шишкиных, Масальских, Сорокиных. И в каждом третьем-четвертом доме - цыганские хоры. Слушать их приезжали и Пушкин, и Лев Толстой, и великие князья, и Гришка Распутин.
Осенью 192... года я поехал в Новую Деревню нанимать в ремонтную команду5 «полевых» цыган, приезжавших на зимовку к оседлым.
В те годы закупали для Красной Армии лошадей в Канаде. Привозили пароходами в Ленинградский торговый порт, оттуда по железной дороге в другие военные округа. Оставляемых в Ленинграде ночью, связав каждый десяток «гирляндой» - гриву к хвосту, под охраной конной милиции, останавливавшей встречные автомашины и предлагавшей гасить фары, перегоняли в воинские части, размещали в манежах, еще не переделанных под гаражи.
Порученная мне партия в сто двадцать голов предназначалась для артиллерийского полка, стоявшего в бывших кавалергардских казармах на улице Воинова под Смольным.
Поместили лошадей в огромном манеже на коновязях. В первые же дни из пятнадцати моих красноармейцев одного пришлось положить в госпиталь с переломом руки, другого - с сильными ушибами.
Двухнедельное морское путешествие сделало канадок нервными, почти истеричными. Для полудиких они оказались чрезмерно впечатлительными и, как все лошади, поразительно памятливыми. Недаром арабы говорят: «Чтобы лгать, надо иметь лошадиную память».
К счастью, из Ленинградского военного округа пришло распоряжение нанять вольнонаемных конюхов. Для этого выделили десять окладов сверхсрочных старшин.
- Поищите конюхов на Семеновском ипподроме, - посоветовал командир полка Орлов, «борода», как его заглазно называли. Пришлось вежливо объяснить, что рысаки, в частности орловские, - одна из самых кротких пород, злые встречаются редко. Конюха и наездники к этому привыкли. Канадки станут их увечить почище, чем моих кавалеристов, молодых и крепких ребят. Нужно нанимать цыган, кроме них, никто не справится.
- А где вы их найдете? Впрочем, это ваше дело, вы отвечаете.
«Полевые» цыгане ютились у своих оседлых друзей в баньках - они стояли почти на каждом новодеревенском дворе, в пустовавших конюшнях - их тоже было немало, даже на холодных верандах с печками-времянками. И всюду - в страшной, убогой тесноте и грязи. Зимой занимались случайными работами: мужчины толклись у Коломяжского ипподрома, помогали ковать норовистых лошадей, лечить их, соперничая с ветеринарами, иногда весьма успешно. Женщины промышляли гаданием и мелким воровством, но всегда далеко от Новой Деревни - волчья повадка!
Мне удалось довольно быстро договориться со старейшиной одного табора, сизо-седым, кудрявым, похожим на врубелевского «Пана», Степаном Авивовичем.
- Тебя, командир, наши знают. Ты конюшенным мальчиком у Манташева скакал? Ездить у негра-жокея Винкфильда учился? Видишь, мы все знаем. Говоришь, сильно злые? Кусаются? Мы их отучим, командир, мы - ромены, лошади нас уважают. Десять человек я сегодня же отберу - самых лучших, командир, будь спокоен. Но у каждого цыгана должна быть жена, дети. Куда мы их денем?
Цыгане потребовали дать им общежитие. Я обещал поговорить, но почти был уверен - откажут. Вернувшись в казармы, узнал, что самого опытного и смелого из моих кавалеристов канадка цапнула за руку: предстоит ампутация трех пальцев...
- Обещают отучить кусаться? Тогда черт с ними! Во втором дивизионе есть свободные конюшни. Устройте их там. Да отгородите цыганскую территорию от полкового двора колючей проволокой, сделайте отдельный выход на Ставропольскую улицу. Предупредите, чтобы зря не шлялись, - рядом Смольный. Даю вам в помощь командира хозвзвода Каблукова.
Знаете ли вы, что такое хороший командир хозяйственного взвода? Это человек с неистощимой энергией, инициативой и работоспособностью. В тот же день на конюшне два печника начали класть печку, плотник - настилать полы... Откуда взялись кирпичи, раствор и отличные доски, я старался не догадываться. Рядом строили дом, и в обеденный перерыв рабочие уходили в столовую...
Каблуков сам помогал носить в цыганское общежитие казарменную мебель. Докладывал на ходу:
- Кровати железные из списанных - двадцать, небось поместятся! Тумбочек - десять. Табуреток - пять, у нас их мало, добавлю скамеек из лагерного кино: все равно за зиму их на дрова переведут, поскольку в этом году дрова барахляные - много осины... Бачок для кипяченой воды - один прохудившийся, пусть сами починят. Винтовочная пирамида - одна…
- Ее-то зачем?
- Цыганское обмундирование вешать, котелки ставить - пригодится. Начальник связи обещал радио провести и дать пару наушников - пусть слушают по очереди. Распорядок дня - в рамочке под стеклом: подъем одновременно со строевым составом, также занятия с лошадьми и обед. Цыганкам, которые гадают, уходить до рассвета, возвращаться с темнотой...
- Ну, это уж слишком! Где они будут проводить весь день? Начнутся морозы...
- Цыганки не замерзают... Они найдут где погреться, а днем в расположении полка им быть невозможно - меня в штабе упреждали. После отбоя - ни песен, ни плясок. Соблюдать чистоту и порядок. Нужник я им оборудую прямо над канализационным колодцем.
Говорят, нет людей незаменимых? Каблуков был незаменим!
На другое утро цыгане пришли с женами и детьми еще затемно. Расположились было у штаба полка, на ступенях дома Кикина6. Дежурный турнул их оттуда. Они разбрелись, всюду лезли без спроса, любопытствовали. Комполка жил рядом со штабом. Утром ему загородила дорогу цыганка.
- Красавчик, погадаю?..
Орлов был человеком вспыльчивым. В гневе заикался и дергал в сторону окладистой бородой. Цыганка рысцой убежала, оглядываясь и прижимая к груди сверток тряпья, заменявший несуществующего младенца. А меня сразу же вызвали в штаб.
- Эт-то... Эт-то ваша работа? Цыганки, гадалки, попрошайки. Убрать немедленно! Ко всем чертям!
С начальством спорить бесполезно. Выждав, когда комполка успокоится, я доложил о каблуковском «распорядке дня» и о том, что цыгане обещают отучить всех лошадей лягаться и кусаться.
- И в две-три недели, товарищ командир полка!
- Сам проверю! Вот, в календаре отмечаю: через две недели! Иначе выгоню всю вашу цыганскую команду.
Я повел цыган на набережную Невы.
- Это самая большая река в Ленинграде. За ней Выборгская на Петроградская сторона, Васильевский остров. Там делайте что хотите, я вам не милиция. Но по эту сторону Невы - ни Боже мой, понятно? Иначе мои ребята покидают ваше барахло в повозки, отвезут обратно в Новую Деревню, и до свидания! Других найму. На Черную речку недавно два табора с поля возвратились. Приходили, интересовались работой... Понятно?
- Понятно, начальник. А на Черной речке - молдаване, а не цыгане. Настоящие только в Новой Деревне.
- И жен предупредите. Пока мосты вот эти - Литейный, Троицкий и другие - не перейдут, пусть забудут, что они цыганки.
- Забудут, начальник, уже забыли. У цыган жены послушные, не то что ваши русские. А почему ты неженатый начальник? Бабка Манефа карты раскинула, говорит: у него будет жена белая, полная, веселая, красивая. Детей ему народит: первого - мальчика, вторую - дочку.
- А ну вас к черту! Пошли в манеж.
Там, как всегда, между рядами коновязей носились сорвавшиеся лошади, но двое дневальных сидели, как воробьи, на перилах трибуны.
- В чем дело? Почему не вижу порядка?
- Амба сорвалась. Вас ждем, вы ж приказывали.
Амба - рыжая статненькая кобылка с забавными высокими белыми чулками на задних ногах, была самой буйной и опасной для людей. Я показал ее Степану Авивовичу. Он сказал что то своим помощникам, и началось цирковое представление! Цыгане кричат, кони отвечают им ржанием! Свистят кнуты, взвизгивают лошади. Цыгане били их очень метко и по-разному: изо всех сил, с «оттяжкой» по брюху и очень осторожно, едва касаясь, по храпу, самому чувствительному месту у лошадей. Они пропустили сквозь свой строй всех других буянов, а Амбу оттеснили в конец манежа. Несколько раз она поднималась на дыбы, чтобы броситься на людей, но два, иногда три кнута мигом опоясывали ее светло-рыжий живот, и она, визжа, как кошка, отскакивала. Вскоре, злобно озираясь, она стояла в углу. Цыгане - полукругом перед ней, угрожая сложенными кнутами. Потом двое быстро подошли, схватили за уши. Степан Авивович ловко поставил закрутку7.
Меньше получаса потребовалось, чтобы справиться со всеми другими дебоширками. Лошади действительно «уважали» цыган
- Посмотри, начальник, почему они срываются. Недоуздок хороший, и цепь к нему тоже хорошая. А кольцо - дрянь, расползается по сварке. Замени все кольца сыромятью. Еще прикажи пять крепких мешков с битым кирпичом приготовить. И еще деньги давай, будем репу покупать.
- Зачем репу?
- Отучать кусаться.
- Как же это будете делать?
- Цыганские секреты, начальник, даром не отдаются, позолоти ручку.
- Нечем мне позолотить. И на репу денег нет.
- Можно в Новой Деревне овес на репу обменять. Только, начальник, пусть ветеринары не вмешиваются. Лечение строгое, но вреда не будет. А секрет одному тебе откроем, потому что тебя наши, новодеревенские, уважают. За секрет и репу давай мешок овса.
Мешки с битым кирпичом повесили над стойлами в соседней пустовавшей конюшне. Цыгане сами, без подсказки красноармейцев, определяли лягающихся. Подходили близко к хвосту, окликали, кричали что-то, очевидно, обидное для лошадей - они сразу же прижимали уши. Если оскорбления принимались относительно спокойно, тыкали в зад кнутом. Иногда канадки отодвигались в сторону - таких переставали дразнить. Чаще отвечали ударом задних ног, и тогда Степан Авивович командовал:
- Под мешок!
Молодой цыган ужом проскальзывал к голове лошади, зажимал ей верхнюю губу закруткой, вел на конюшню. Поставив в стойла пять «пациенток», опускали мешки с кирпичом пониже, снова начинали дразнить: колоть кнутом, дергать за хвост. Лошади лягались, вскидывая задом, колючий, тяжелый мешок бил по крупу... «Лечение» было эффективным. Большинству понадобилось всего два «сеанса», более упорным - три-четыре. Некоторые, в том числе Амба, уже после первого опыта проявили незаурядную смекалку: «под мешком» терпели, стояли смирно. Едва мешок убирали - быстро пятились назад, доставая копытами до середины прохода конюшни!
- Придется ежа попробовать, - сказал Степан Авивович.
«Еж» - маленький мешочек, наполненный мелкими гвоздями, пристраивали на удочке. «Еж» колол до крови. Через неделю уже ни одна канадка не лягалась. Окончательную проверку проводили на плацу перед штабом: вели лошадь вдвоем, третий нес «ежа» на удочке над крупом.
- А когда же будем лечить репой? Все сроки прошли.
- В воскресенье, начальник, в воскресенье. Ветеринары будут дома со своими бабами пироги кушать, а мы - репой угощать.
Не все начальство соблюдало день отдыха. Рано утром в воскресенье «на цыганскую территорию» пришел квартальный милиционер проверять документы. Паспортов в те годы не было, жили по удостоверениям личности на листках толстой, но непрочной бумаги. Они оказались - засаленные, затрепанные - только у мужчин, ни у одной цыганки их не было. Отцы и мужья откровенно удивлялись:
- Зачем им? Они ж неграмотные!
Квартальный заявил, что выселит всех «бездокументных». Цыгане зашумели, женщины стали кричать, дети плакать: цыганята умеют делать это по команде. Старая Манефа грозила:
- Тебя Бог накажет, начальник!
Милиционер был неумолим. Но, выходя на улицу, неожиданно обнаружил, что кобура пустая - наган пропал!..
- Черти цыганские, отдайте!!
- Начальничек, мы не трогали. Зачем нам оружие? Мы - люди мирные. Ты его сам потерял, а теперь на нас сваливаешь. Грех, грех, начальничек!
Вызвали десяток милиционеров. Перерыли все цыганские тряпки - нет нагана!.. Квартальный уже чуть не плакал.
- Отдайте! Богом молю, отдайте!
- А-а-а, теперь ты про Бога вспомнил? Что ж, надо тебе помочь. Сейчас бабка Манефа раскинет карты, скажет, где ты потерял наган. Только сначала, начальничек, дай бумагу, чтобы нам здесь спокойно жить до весны.
- Да хоть сейчас напишу разрешение. Вот, пожалуйста!
- Печать надо, начальничек, круглую, с гербом.
Получив «бумагу», цыгане попросили меня проверить, правильно ли она написана. Я их успокоил - правильно.
- Бросьте свои штучки, отдайте ему наган.
- Сейчас бабка карты раскинет.
Толстая, седоусая бабка Манефа быстро «угадала» место потери.
- Ты, начальник, проходя калитку, задел дверь, сумка пистолетная расстегнулась, наган упал в снег. Так карты говорят.
Действительно, наган лежал в снегу у калитки. От радости квартальный и ругаться не стал, даже поблагодарил. Уходя, на улице спросил с удивлением:
- Как вы не боитесь держать эту банду? Они колеса у пушек способны отвинтить и продать!
...«Лечение репой» первой должна была проходить самая свирепая лошадь Амба, но Степан Авивович предупредил:
- Тебе, начальник, я вижу, эта кобылка нравится? Не ходи смотреть - она тебя запомнит, будет зло на тебя иметь.
Действительно, она мне нравилась своим неукротимым нравом. Я послушался старого цыгана. Смотрел, как «лечили» уже других лошадей.
В закоулке у манежа дымил маленький костерок - варилась в котелке репа. Рядом стояла привязанная лошадь. Цыган снял верхнюю рубаху, вновь ее надел, оставив один рукав пустым. Продел в него прут с заостренным концом. Держа руку под рубахой, выловил из котелка крупную желто-розовую репу, стал водить ею перед мордой лошади. Она, не раздумывая, цапнула «руку» нахального черномазого человека...
Плеваться лошади не умеют. Канадка бешено мотала головой, но разваренная репа залепила ей рот и не вываливалась. Больше недели «прошедших лечение» кормили насильно, вливая из бутылки в рот болтушку - отруби на воде. Когда ожоги прошли, пропало и желание кусаться: под дружный хохот красноармейцы крутили перед мордой лошади кулаком, а она испуганно отворачивалась.
Амба, укусив «кулак», широко раскрыла рот и так энергично трясла головой, что большая часть горячей репы вывалилась и ожоги были несильные. Но кусаться все же перестала.
- Хитрая, - качал головой Степан Авивович.
- Думаешь, снова станет кусаться?
- Нет, не будет, но она не сдалась, она беспременно что-то выкинет. Она - матка гонористая. Прикажи быть с ней поосторожнее.
Отученных лягаться и кусаться красноармейцы гоняли на корде. Затем начали приучать взнуздываться, седлаться - все по уставу. Наконец самые опытные конники осторожно садились в седло. Канадки упрямились, пытались козлить, но постепенно привыкали, становились послушными.
Амба тоже позволяла себя седлать, взнуздывать. Но, едва почувствовала человека на спине, мгновенно «дала свечку» - встала на дыбы и опрокинулась на спину! Красноармеец едва-едва уцелел.
Тысячелетиями у диких предков современных лошадей вырабатывался стойкий рефлекс: не опрокидываться на спину при нападении, не становиться легкой добычей более ловкого, увертливого хищника. Если бы лошади знали, что человек бессилен справиться с падающими на спину - таких во всех армиях выбраковывали, - может быть, не существовало бы и кавалерии. К счастью, для людей не так просто победить врожденный инстинкт. Такие смелые и сообразительные, «гонористые», как Амба, встречаются редко -одна из тысячи. Но цыгане?! Цыгане! Откуда им известно то, что нельзя найти ни в одной книге о лошадях?
- Отучим ее и на спину падать, начальник. Трудное это дело. Надо всему табору ручку позолотить.
- Ты с ума сошел! Кто мне позволит «позолотить ручку» всему табору?! На меня и так косятся ветеринары.
- У начальника Каблукова много старых, ломаных телег. Но кое-что можно починить. Прикажи отдать нам восемь старых колес. Табор поблагодарит тебя. Все тебе сделает.
Я вспомнил предупреждение квартального относительно пушек и выпросил у командования полка несколько колес из «нетабельного обоза».
- Начальник, теперь тебе надо самому садиться.
Там же, где «лечили репой», настлали на землю солому. Двое цыган крепко держали взнузданную Амбу. Поседлали ее сложенной попоной: соскочить легко.
- Ну, давай, начальник! Сиди крепче!.. Яков, Сашка - пускайте!
Красивые свечки давала Амба! Я соскользнул с ее спины, когда она падала. Цыгане бросились к ней коршунами, прижали к земле голову, веревками стали связывать ноги...
- Теперь уходи, начальник, - будто ты ни при чем. Она это тоже запомнит.
После наказания цыгане оставили Амбу лежать связанной. Один сел рядом сторожить: если лошадь начнет стонать, требовалось немедленно развязать ей ноги, иначе может погибнуть.
Амба оказалась в самом деле «гонористой». Лежала до ночи, не пикнув. И я не мог уйти, сидел в манеже. Если бы что-нибудь случилось - я в ответе. Поздно вечером Степан Авивович пришел ко мне.
- Крепкая кобылка, начальник. Другая давно бы покаялась, покорилась человеку, а эта не хочет. Сахару нужно, начальник. Разведи фунт на полведра воды и приходи. Но стой за углом, пока я не кончу выть...
- Как выть?
- Волком. Как перестану, ты подходи, развяжи ей ноги, дай напиться сладкой воды, огладь, тихонько веди в манеж и примечай, как она пойдет. Если станет рваться из рук - не помогло лечение, а если к тебе станет жаться - вылечилась! Ну, пойду...
Я стоял за углом и слушал тоскливый, подлинно волчий вой. Артистически выл старый цыган. В манеже забились в испуге лошади, дневальные метались, их успокаивая...
- Иди! - шепнул Степан Авивович, выходя из-за угла. Я подошел к Амбе. Она мелко дрожала всем телом - в Канаде волков много! Я развязал ей ноги. Она встала, пошатываясь. Жадно стала пить подслащенную воду. Я повел ее в манеж неторопливо, успокаивая голосом и похлопывая рукой по шее. Не шарахалась, «лечение» подействовало! В кормушке для нее был приготовлен хлеб и сахар. Она не сразу стала есть. При скупом свете конюшенного фонаря я видел, что она внимательно смотрит на меня. Потом вздохнула, нащупала губами кусок сахара, захрустевшего на зубах. Сгрызла все. Подняла голову и неожиданно положила ее мне на плечо.
- Иди, начальник, домой! Ты для нее теперь первый друг. Ты - от волков спас и пожалел. Кобылы, как бабы, любят, что бы их жалели.
«Ремонтная команда» прожила в артполку всю зиму. Но уже с Нового года цыгане делали все неохотно, после долгих напоминаний. Иногда они пропадали целыми днями в Новой Деревне: готовили к весне телеги. Да и работы для них почти не оставалось. Канадки «уважали» теперь не только цыган, но и моих кавалеристов. Все ходили под седлом или в хомуте - кому какая служба предстояла.
Двух крепких, рослых кобыл артиллерийского сорта, к сожалению страдавших неизлечимой плечевой хромотой, выбраковали, продали цыганам. Им быстрой езды не требовалось, а шагом эти вишнево-гнедые лошади повезут хорошо.
Наступил март. Как-то у дверей конюшни я увидел маленького цыганенка в коротенькой рубашонке, не доходившей до пупа. Он стоял босиком в оттаявшей луже, щурился на солнце, блаженно улыбался. Я понял, что скоро моя команда попросит расчета.
Они ушли «по-английски» - не прощаясь! Исчезли в ночь на первое апреля (день-то какой выбрали!).
В общежитии - пусто. Ни железных кроватей, ни тумбочек, ни табуреток, ни бака для кипяченой воды, ни винтовочной пирамиды. Вынули цыгане дверцы, вьюшки из печки, чугунные части плиты, содрали всю электропроводку, отвинтили ручки дверей и даже сняли часть досок пола...
- Они им для телег, наверное, понадобились, - почему-то шепотом сказал Каблуков. - А остальное имущество, товарищ начальник, было сильно «б/у» и подлежало списанию. Большого спроса с нас не будет.
- А скажите, дневальные не заметили, сильно ли хромали купленные цыганами лошади?
- Ни Боже мой, не хромали. Чудно! Комиссия из округа признала тех гнедых вовсе не годными, а ребята говорят, что широкой рысью шли, аж искры из мостовой выбивали!
...Откровенно говоря, я никогда и не верил, что они были хромые. 

А знаете, какова дальнейшая судьба Амбы? Кудрявцев был одним из лучших спортсменов-конников Ленинграда. И, подготовив Амбу для выступлений в стипль-чезе, он выиграл на ней очень много призов. А судьба потомства Амбы не менее интересна, чем её самой, но эта уже совсем другая история.


1Ростом в 2 аршина и 5 или 6 вершков (примерно 170 и 175 сантиметров).
2Дом Шишмарева (№ 87 по Приморскому проспекту) - ценный памятник архитектуры, одна из немногих сохранившихся в Ленинграде деревянных построек начала XIX века (архитектор Мельников), украшенная портиком с колоннами и деревянными резными барельефами.
3В 1910 году линий-улиц насчитывалось уже пять, затем шесть и семь. В 1941 - 1943 годах большинство деревянных построек Новой и Старой Деревни было разобрано на топливо.
4Шаркунцы - плоские, круглые, собранные на одну ось металлические пластинки.
5В армии «ремонтом» называется пополнение лошадьми. Ремонтная команда занимается первоначальной выездкой лошадей.
6Палаты Кикина - ценный памятник архитектуры начала XVIII века, каких в Ленинграде немного. Дом был позабыт, запущен, превращен в казармы. В 1950-х годах реставрирован.
7Закрутка - небольшая палочка с петлей, которой захватывается конец верхней губы лошади и несколько закручивается. С помощью закрутки строгих лошадей заставляют стоять спокойно, давать себя ощупывать и ковать.