Мери О Хара
Мой друг Флика.
Мери O Xapa — американская писательница. «Мой друг
Флика», ее самое известное произведение, сначала было опубликована в
виде рассказа, который она написала, живя на ранчо в штате Вайоминг.
Затем рассказ превратился в роман и сделался бестселлером. Позднее по
роману был снят фильм. За романом «Мой друг Флика» последовало
продолжение «Грозовая туча» Школьные табели за второе полугодие были выданы учащимся в середине июня. Табель Кении привел в ужас всю его семью.
— Если бы у меня был свой жеребенок, я бы лучше учился. Роб Маклолин посмотрел на сына.
— Просто из любопытства хотелось бы узнать, как ты умудрился получить
ноль на экзамене? Как мужчина мужчине, скажи, как это у тебя
получается?
— Да, расскажи, как это тебе удается? — хихикнул Говард.
— Ешь свой завтрак! — сердито сказала ему мать. Белокурая голова Кении склонилась над тарелкой, щеки его горели.
Маклолин кончил пить кофе и отодвинулся от стола.
— Все лето ты будешь заниматься по часу в день.
Нелл Маклолин увидела, как Кении вздрогнул, будто от удара. Занятия
во время каникул, когда долгая зима кончилась и дня было мало для всего,
что задумал сделать! Это было тяжелым ударом для Кении. Его взгляд
обратился к раскрытому окну, взгляд, полный отчаяния. Гора напротив
дома, покрытая прямыми, как стрелы, соснами, четко вырисовывалась в
прозрачном воздухе, возвышаясь на три тысячи метров. Там, где кончалась
гора, начиналась ярко-зеленая трава, и все это освещалось ярким и жарким
вайомингским солнцем. Большой кролик сидел под одной из сосен, чутко
прислушиваясь к малейшему шороху.
Кении пришлось посмотреть в тарелку и смахнуть слезы, прежде чем он смог повернуться к отцу и сказать беспечно:
— Можно помочь тебе с лошадьми в коррале сегодня утром?
— Ты будешь заниматься по утрам, прежде чем делать что-нибудь еще. — И, бряцая шпорами, отец направился к выходу.
— Я тобой очень недоволен, Кен; пошли, Говард.
Говард направился за отцом, не глядя на Кении.
— Помоги мне с посудой, Кенни, — сказала Нелл Маклолин, встала, повязала передник и начала убирать со стола.
Кенни смотрел на нее в отчаянии. Она налила горячую воду в миску и послала его за порошком.
— Если бы только у меня был жеребенок! — пробормотал он.
— Вытри посуду. Сейчас восемь часов. Ты можешь позаниматься до девяти и затем пойти в корраль. Они все еще будут там.
За ужином в тот день Кенни сказал:
— Отец, Говард получил жеребенка, когда ему было 8 лет. Он обучал и
объезжал его сам. Сейчас ему 11, а Хайбою 3, и он может на нем ездить.
Мне 9, и даже если ты дашь мне жеребенка сейчас, я не догоню Говарда,
потому что я не смогу ездить на жеребенке до тех пор, пока ему не
исполнится 3 года, а мне тогда будет 12.
Нелл засмеялась:
— Здесь у него с арифметикой все в порядке. Но Роб сказал:
— Говард никогда не получает в среднем меньше 75 баллов и не позорит свою семью.
Кенни ничего не ответил. Он не мог понять. Он старался, часами сидя
за учебниками, но у него ничего не получалось. Говорили, что он
способный; почему же он учил, но не выучивал? Он смутно догадывался
почему на уроке слишком часто смотрел в окно или в стену, видел облака,
небо и горы, воображая, что сейчас происходит за пределами школы. Иногда
он ничего не видел, а ощущал пустоту, как будто ничто не имело
значения, а уроки должны идти сами собой. Тут звенел звонок и урок
кончался. Если бы у него был жеребенок!..
Когда мальчики легли спать вечером, Нелл Маклолин устроилась с
корзинкой со штопкой и взглянула на мужа. Он, как обычно, сидел за
столом над бухгалтерскими книгами. Нелл вдела нитку в иголку и подумала:
«Это большой счет от ветеринара за кобылу, которая пала, или налоговое
извещение».
Казалось, был неподходящий момент, чтобы заговорить о Кенни. Но в
последние дни выражение глаз у Роба часто не соответствовало суровым
ноткам в голосе.
— Роб, — начала она.
Он бросил карандаш и повернулся.
— Этот закон! — воскликнул он.
— Какой закон?
— Закон штата, по которому взимают большой налог за породистый скот.
Мне придется сделать то, что большинство из них уже делает — отказаться
от родословных.
— Отказаться от родословных? Но ты никогда не получишь высокую цену за лошадей без родословных.
— Я и сейчас не получаю за них много.
— Но ты получишь, если не откажешься от родословных.
— Может быть. — Он опять склонился над столом.
«Роб, — думала Нелл, — очень похож на Кенни. Если он чего-то захочет,
то будет упрямо добиваться своей цели. Он задумал разводить лошадей на
своем ранчо очень давно, когда еще объезжал лошадей на Западе; и он
оставил карьеру в армии ради лошадей. Ну что же, он получил то, чего
добивался».
Она глубоко вздохнула, откусила нитку, положила носок и снова по-
смотрела на мужа, отматывая штопку. «Получить то, что ты хочешь — это
одно дело, — думала она, — ранчо в 3 тысячи акров и сто голов лошадей».
Но получать доход с него... Более 12 лет они пытались получить с него
доход. Говорили, что ранчо не приносили дохода с тех пор, как мясные
магнаты стали пасти свои стада на общественной земле. Говорили, что...»
Вдруг она рывком вскинула голову. Роб всегда будет бороться против
чего-нибудь, как Кенни, возможно, как и она сама. Даже те первые годы,
когда в доме не было водопровода, когда каждый новый день приносил новые
трудности и беды, она вспоминала с удовольствием. Она не мыслила своего
существования без преодоления трудностей. Она сунула штопальный гриб в
носок, носок Кенни. Величина его поразила ее. Да, мальчики росли быстро.
Теперь Кенни тревожил ее, Кенни и его жеребенок.
Спустя некоторое время она сказала:
— Дай Кенни жеребенка, Роб!
— Он не заслуживает этого. — Ответ был коротким. Роб отодвинул бумагу и вынул трубку.
— Говард намного его обогнал; он старше, смышленее и...
— Кен не прикладывает ни к чему ни малейшего усилия, его ничто не интересует.
Нелл отложила штопку.
— Он очень хочет иметь своего жеребенка. Он не думает ни о чем другом с тех пор, как ты дал Говарду Хайбоя.
— Я не верю, что подкупом можно заставить ребенка выполнять свой долг.
— Это не подкуп, — сказала она с сомнением.
— Нет? А как же ты это назовешь? Она попыталась объяснить:
— У меня такое ощущение, что у Кенни все идет неладно. — Она нашла
его взгляд. — А уже пора. И дело не в одних только школьных отметках. Я
хочу, чтобы у Кена все наладилось.
— Я начинаю думать, что он просто глуп.
— Он не глуп. Может быть, если бы у него был свой жеребенок и он его сам обучал и объезжал...
Роб перебил ее:
— Но это не так просто — обучить жеребенка, как это сделал Говард. Я
не собираюсь давать Кену хорошую лошадь, чтобы он ее испортил. Он такой
рассеянный. Он всегда витает в облаках.
— Но он полюбит своего жеребенка, Роб. Если бы у него получилось, он бы очень изменился.
— Если бы у него получилось! Но ведь нужно это «если».
За завтраком на следующее утро отец сказал Кении:
— Когда кончишь заниматься, приходи на конюшню. Я еду сегодня в
сектор 21 взглянуть на племенных кобыл. Ты можешь поехать со мной.
— А мне можно с тобой, отец? — воскликнул Говард. Маклолин нахмурился:
— Ты вчера завел Хайбоя в стойло с грязными копытами. Говард съежился:
— Я чистил его.
— Да, только до запястий.
— Он брыкается!
— А кто в этом виноват? Ты не сядешь на него, пока я не увижу, что у него чистые копыта.
Два мальчика посмотрели друг на друга, Кенни втайне ликуя, Говард огорченно. У двери Мвклолин обернулся:
— Кен, через неделю я дам тебе жеребенка. За это время ты должен сделать выбор.
Кенни вскочил со стула и уставился на отца:
— Весеннего жеребенка или годовичка?
Маклолин замешкался с ответом. Его жена скрыла улыбку. Если Кенни получит годовичка, он будет на равных с Говардом.
— Да, Кенни, твой отец даст тебе годовичка, — сказала она ласково. — А теперь живо за уроки. Говард вытрет посуду.
Кенни оказался в центре внимания на ранчо. Он ходил с гордо поднятой
головой. Это как будто прибавило ему роста и придало уверенности. Он
чувствовал себя другим человеком. Даже Газ и Тим Марфи, работники на
ранчо, с интересом ждали, на какого жеребенка падет его выбор. Говард
сгорал от нетерпения:
— Кого же ты возьмешь, Кен? Возьми Даубоя, а? Они вырастут братьями, по крайней мере по имени. Даубой, Хайбой, понимаешь?
Мальчики сидели на деревянной ступеньке у двери, которая вела из
подсобки в корраль, и приводили в порядок потники и уздечки. Кен
взглянул на брата презрительно.
— Даубой и вполовину не будет так быстро бегать, как Хайбой.
— Лесси тогда, — предложил Говард. — Она вороная, как ночь, и похожа на моего. Скорость у нее тоже будет.
— Отец говорит, что Лесси никогда не будет прыгать.
Нелл Маклолин замечала перемену в Кенни и радовалась. Он садился за
книги с решимостью одолеть урок. Рассеянность уступила место
сосредоточенности. Примеры по арифметике были аккуратно написаны, а
когда она до завтрака проходила мимо его двери, она слышала, как он
монотонным голосом читал учебник по американской истории. Каждый вечер,
желая ей спокойной ночи, он обнимал ее и крепко прижимался к ней. Когда у
нее в глазах появлялась веселая улыбка, он шел спать.
Он проводил целые дни, осматривая табуны и жеребят. Часами он
просиживал на загородке корраля, с важным видом жуя соломинку. На пони
он доезжал до пастбищ, которые уходили к границе Колорадо. В конце
недели он объявил свое решение:
— Я возьму дочку Ракеты, годовалую соловую кобылку.
Отец посмотрел на него с удивлением:
— Это ту, которая запуталась в колючей проволоке? Которой так и не дали имя?
В мгновение самоуверенность Кена исчезла. Он опустил голову, но, словно защищаясь, подтвердил:
— Да!
— Ты сделал плохой выбор, сынок. Хуже ты не мог бы выбрать.
— Она очень быстро бегает... И Ракета тоже.
— Это самая никчемная линия, какая у меня есть. Среди них нет ни
одной смышленой лошади. Кобылы очень своенравны, а жеребцы просто
неуправляемы. Их невозможно приручить.
— Я приручу ее! Роб захохотал.
— Ни я, ни кто-либо другой не могли приручить ни одну из этих лошадей.
Кенни глубоко вздохнул.
— Лучше подумай еще, Кен! Ты хочешь, чтобы лошадь стала твоим настоящим другом, не так ли?
— Да! — сказал Кенни дрожащим голосом.
— Но эта кобыла никогда не станет твоим настоящим другом. Она вся в
порезах и шрамах от колючей проволоки. Она кидалась на изгородь, когда
пыталась убежать за матерью. Никакой забор ее не удержит.
— Я знаю, — сказал Кенни совсем тихо.
— Ну что, передумал? — спросил Говард быстро.
— Нет.
Роб нахмурился. Отказаться от своего слова он не мог. Мальчику нужна
будет помощь. Он представил себе драгоценные часы и дни, потраченные на
укрощение никчемной лошади. Нелл Маклолин была в отчаянии. Опять Кен
поступил не так, как нужно бы, и опять очутился в ловушке — упрямый,
молчаливый, всегда готовый к отпору.
Его упрямство было оправдано, но знал это только сам Кен. Только он
знал, что чувствовал по отношению к жеребенку, как пела его душа, как
гордость и радость заполняли его всего, так, что иногда ему приходилось
опускать глаза, чтобы не было видно, как они сияли. Он с самого начала
знал, что выберет эту кобылку, он сразу полюбил ее. Год назад он работал
с Газом, большим шведом, работником на ранчо. Вдруг они заметили
Ракету, которая стояла на склоне холма и настороженно на них смотрела.
— Бьюсь об заклад, она ожеребилась,— сказал Газ. Они стали медленно
подниматься по склону холма. Ракета фыркнула, встряхнула головой и
умчалась. Когда они подошли к тому месту, они увидели крошечного
светлого жеребенка, который с трудом удерживался на ногах. Увидев людей,
он испуганно заржал и побежал за матерью на нетвердых ножках.
— Посмотри-ка на эту маленькую Флику,—сказал Газ.
— Что значит «Флика», Газ?
— Это по-шведски «девчушка», Кен... Кен объявил за завтраком:
— Ты сказал, что у нее нет имени. Так я ее назвал. Ее зовут Флика.
Прежде всего нужно было отделить ее от табуна. Она бегала вместе с другими годовичками по холмам в секторе 20.
Они все отправились, чтобы ее отловить. Кен, как хозяин, на старике
Роб Рое, самом мудром коне на ранчо. Кен в восторге наблюдал за Фликой,
когда весь табун, почуяв, что его преследуют, ринулся напрямик по горам.
Казалось, ей было все равно, по какой местности она бежит. Она
перелетала через рытвины всегда на два корпуса впереди остальных.
Кремовые грива и хвост лошади развевались по ветру. Казалось, ее
длинные, стройные ноги служили ей для того, чтобы на какой-то миг
соприкасаться с землей и подкидывать ее вверх для дальнейшего полета.
Это была сказочная лошадь.
Кен сидел неподвижно, наблюдая и сдерживая Роб Роя, когда его отец промчался мимо на Султане и крикнул ему:
— В чем дело? Почему ты их не завернул?
Кенни очнулся и поскакал за ними. Роб Рой загнал весь табун. Ворота
закрылись, и в течение часа они прогоняли весь табун через узкий проход
(раскол), пока Флика не осталась одна на маленьком круглом коррале, где
клеймили малышей. Затем ворота загона закрыли и весь табун погнали
обратно на пастбище.
Но Флика не собиралась оставаться одна. Она пыталась перепрыгнуть
через забор, окружавший корраль. Забор был двухметровый, и передние ноги
у нее попали между верхними планками. Она повисла на заборе, пытаясь
перебраться. Кен, затаив дыхание, наблюдал за ней, боясь, что она
сломает ноги. Но силы оставили ее, она упала на спину, дико заржала и
начала метаться по корралю. Кенни стало нехорошо, а его отец чувствовал
отвращение. Она бросалась на забор в нескольких местах. Наконец, одна из
слег не выдержала. Она снова налегла в том же месте, и подалась другая
слега. Она увидела лазейку; как собака, просунула голову и передние ноги
в образовавшееся отверстие, пролезла под забором и умчалась прочь.
Когда Газ возвращался обратно и уже собирался закрыть ворота, ведущие
на верхнее пастбище, через них проскочила соловая кобылка, перемахнула
через дорогу и канаву в своем неподражаемом летящем прыжке и помчалась
вверх по склону, как кролик. Сверху до Газа донеслось взволнованное
фырканье, когда она достигла табуна. Потом он увидел весь табун, который
несся, как оленье стадо, вдоль гребня.
— Вот это да! — сказал Газ и некоторое время стоял неподвижно,
наблюдая за ними, пока они не скрылись из виду. Затем он закрыл ворота,
вскочил на Роб Роя и поехал к корралю. Роб Маклолин дал Кенни еще одну
возможность изменить решение.
— Последний шанс, сынок. Лучше выбрать лошадь, на которую у тебя
будет маленькая надежда когда-нибудь сесть. Я бы избавился от всей
линии, если бы они не были такими быстрыми. Я все еще надеюсь, что среди
них найдется одна с хорошим характером, и я смогу ее выставить на
скачки. Но до сих пор не было ни одной. И вряд ли это будет Флика.
— Вряд ли это будет Флика,—повторил Говард.
— Может быть, ее удастся усмирить,— сказал Кенни. Нелл, наблюдавшая
за ним, увидела, что у него дрожали губы, а в глазах светилась
фанатическая решимость.
— Кен,—сказал Роб,—тебе решать. Если ты скажешь, что хочешь именно
эту лошадь, мы ее добудем. Но она не будет первой, которая предпочтет
смерть неволе. Они прекрасны и быстры, но позволь мне сказать тебе это,
они чокнутые.
Кенни съежился под пристальным взглядом отца.
— Если я возьмусь за это дело, я обломаю ее, или... ты понимаешь, что я имею в виду?
— Да. Я хочу только ее!
Они снова ее загнали. Им больше повезло на этот раз. Она прыгнула
через открытую наполовину дверь конюшни, они быстро закрыли верхнюю
створку, и она попалась. Остальной табун выгнали за пределы загона.
Кенни стоял снаружи, прислушиваясь к ударам копыт и ржанию,
доносившемуся изнутри. Его Флика была там, внутри! Он покрылся
испариной.
— Мы ее там оставим на некоторое время,— сказал Роб, когда пришло время обедать. — Потом придем, покормим и напоим ее.
Когда они вернулись, Флики в конюшне не оказалось. Одно из окон над
кормушкой было разбито. Оно выходило на пастбище в четверть квадратной
мили, окруженное забором с колючей проволокой высотой в два метра. Около
конюшни стояла повозка с сеном. Когда они обошли конюшню, чтобы
посмотреть, где спряталась Флика, они ее увидели между конюшней и
повозкой с сеном. Она спокойно ела. При их приближении она прыгнула в
сторону и поскакала через пастбище.
— Если она пошла в мать, то она будет прыгать через колючую проволоку.
— Бьюсь об заклад, что она перепрыгнет,— сказал Газ. — Она прыгает, как олень.
— Ни одна лошадь не может перепрыгнуть этот забор,— возразил Роб.
Кении ничего не сказал — он онемел. Возможно, это был самый ужасный
момент в его жизни. Он, не отрывая глаз, следил, как Флика стремительно
приближалась к восточной стороне забора. За несколько ярдов до него она
свернула и помчалась по диагонали к южной стороне.
— Она не стала прыгать, не стала,—закричал Кении почти рыдая. Это был проблеск надежды. — О, отец, она смышленая, смышленая!
Флика повернула снова у южной стороны забора и у северной. Нисколько
не снижая скорости, она обследовала все имеющиеся возможности. Увидев,
что их не было, она повернула на юг, по направлению к тому месту, где
она провела всю свою жизнь, оттолкнулась и взвилась вверх. У каждого из
троих наблюдавших за ней людей возникло желание закрыть глаза. У Кении
вырвался всхлип отчаяния. Двадцать ярдов забора упали, когда она
пыталась перебраться. Передние ноги у нее запутались в проволоке, она
упала на спину и, силясь освободиться, окончательно запуталась.
Кенни побрел за мужчинами, когда они пошли к ней. Они стояли,
наблюдая, как она извивалась, все больше опутывая себя проволокой,
которая вонзалась ей в тело, вырывая треугольные куски мяса и шкуры.
Наконец, она потеряла сознание, кровь бежала по ее красивой шерсти и
стекала на траву, образуя большую лужу.
С помощью кусачек, которые всегда были у Газа в комбинезоне, он
освободил ее от проволоки, затем они перенесли ее к конюшне, положили
рядом охапку сена, немного овса и ведро с водой. Это было все, что они
могли сделать. И, починив забор, они ушли.
— Я думаю, что она не выживет,— сказал Маклолин.
На следующее утро Кенни был на ногах в пять часов. Он занимался до
шести часов, а в шесть пошел к Флике. Она лежала на том же месте. Еда и
вода были не тронуты. Раны не кровоточили, но распухли и покрылись
сверху коркой. Кенни взял ведро чистой воды и смочил ей рот. Затем он
отскочил в сторону, так как Флика зашевелилась и с трудом поднялась на
ноги. Кенни отошел на несколько шагов, сел и стал за ней наблюдать. Пока
он завтракал, она попила, а затем пожевала овса. Началось медленное
выздоровление. Она ела, пила, прихрамывая ходила по выгону, стояла
часами под купой тополей с низко опущенной головой на разъезжающихся
ногах. Раны покрылись струпьями и начали заживать.
Кенни переселился на выгон. Он все время находился рядом с лошадью,
разговаривал с ней. Так же, как она, он лежал и дремал или сидел под
тополями. Ласково говоря с ней, он протягивал руку и пытался подойти
поближе, но она не подпускала его. Часто она стояла у южной стороны
забора и смотрела в сторону гор. На глаза у Кенни навертывались слезы,
когда он видел ее неистребимое желание обрести свободу.
Роб полагал, что кобыла не выживет. Надевать на нее недоуздок было
бесполезно. Она была слишком слаба. Однажды утром, когда Кен вышел из
дома. Газ вышел навстречу и сказал:— Флика лежит. Кенни побежал на
выгон, за ним Говард. На правой задней ноге, которая сильно распухла в
коленном суставе, открылась гноящаяся рана. Флика лежала неподвижно,
устремив взгляд в одну точку.
— Ты не жалеешь, что не выбрал Даубоя?— спросил Говард.
— Уходи!— крикнул Кен.
Говард стоял и наблюдал, как Кен сел на землю, положил голову Флики к
себе на колени. Хотя она была в сознании, она не проявила страха и не
пыталась вырваться. Кенни разговаривал и ласкал ее, а по его лицу текли
слезы. Говард постоял немного и ушел.
— Мама, какое есть лекарство от загноения у лошади?— спросил Кенни.
— То же самое, что и для людей,— влажная повязка. Я помогу тебе, Кен.
Нельзя давать ранам затягиваться, пока они не будут чистыми. Я сделаю
компресс и помогу наложить его на ногу. Теперь, когда она нас
подпускает, мы сможем ей помочь.
— Самое основное, это заставить ее поесть,— сказал Роб,— нужно поддержать ее силы.— Однако сам он не подходил к лошади.
— Она не выживет,— сказал он.— Я не хочу ни видеть, ни думать о ней.
Кенни с матерью ухаживали за кобылой. На заднюю ногу наложили
компресс, и он вытянул много гноя. Флика почувствовала себя лучше и
опять могла стоять. Она теперь ходила за Кенни, как собака, прыгая на
трех ногах, а четвертую, забинтованную, смешно держа навесу.
— Отец, Флика со мной подружилась, она полюбила меня,— сказал Кен.
Отец взглянул на него:
— Рад слышать, сынок. Это прекрасно, когда лошадь становится твоим другом.
Кенни нашел для Флики более подходящее место. На нижнем выгоне среди
камней бежал ручеек. Около него было пространство величиной с небольшой
корраль, поросшее густой травой. Здесь она могла тихо лежать, щипать
траву и пить свежую проточную воду. Там, где кончалась трава, возвышался
холм, на склоне которого росли деревья. Это был естественный лазарет на
открытом воздухе. Утром и вечером Кенни приносил ей овса. Она ждала
его, навострив уши и обратившись в сторону холма. Однажды вечером по
дороге туда Кен остановился, прислушался и вдруг широко улыбнулся. Он
услышал, как она тихо ржала, приветствуя его. Он поставил перед ней
ведерко с овсом. Она стала есть, а он стоял рядом и гладил ее
шелковистую шею под гривой. Шерсть у нее была мягкая, как плюш. Он играл
ее длинной светлой гривой, аккуратно приглаживал челку. Ее голова
напоминала голову арабской лошади. Он легонько чистил и причесывал ее, а
она стояла, поворачивая голову туда, где был он.
Он баловал ее. Вскоре она уже не ходила пить в ручеек, а он должен
был держать ей ведро. Она пила, затем поднимала голову и клала ее ему на
плечо. Ее золотистые глаза задумчиво устремлялись вдаль, затем она
вновь опускала морду в ведро. Когда она поворачивалась к югу, она
настораживала уши и стояла, напряженно прислушиваясь. Кен знал, что она
слышит, как ее собратья бегают там, наверху.
— Ты вернешься туда скоро. Флика,—шептал он.—Тебе будет три, а мне
одиннадцать. Ты будешь такой сильной, что и не заметишь, что я на тебе.
Мы помчимся, как ветер. Мы будем стоять на вершине, оттуда мы увидим
весь мир и почувствуем запах снега с горных вершин. Может быть, мы
увидим антилопу.
Это был самый счастливый месяц в жизни Кении. С каждым днем Флика
набиралась сил. Она уже ковыляла на трех ногах вверх по склону холма и
стояла там, подставляя бока утреннему солнцу, как это любят делать
лошади. Когда Кен просыпался, он сразу шел к окну, чтобы увидеть Флику, и
когда, уже одетый, он сидел за столом за уроками, то располагался так,
чтобы ему было видно ее. После завтрака она ждала у калитки его и свой
овёс, а также Нелл со свежими повязками. Все трое отправлялись к
ручейку. Флика ковыляла впереди, как будто указывая дорогу. Роб
Маклолин, однако, не желал ее видеть.
Однажды раны опять распухли. Они опять открылись, и Кен с матерью
снова делали компрессы. Но все же Флика по утрам взбиралась на холм
принимать солнечные ванны. Затем она начала худеть и очень скоро
превратилась в скелет, обтянутый кожей. Были видны все ребра, шерсть
стала тусклой и ломкой.
Газ сказал:
— Это жар. Он грызет ее тело. Если ты сумеешь сбить температуру, она поправится.
Однажды Маклолин стоял у окна и увидел маленького одра, прыгающего на трех ногах.
— Все,— сказал он.— Больше я не буду терпеть такое на своем ранчо.
Кенни должен был понять, что все это время Флика не шла на поправку, она медленно угасала.
— Но она ест овес,— говорил он, как заведенный. Всем было очень жалко
Кена. Нелл перестала делать повязки и компрессы. Все было бесполезно.
— Ты ведь знаешь, что она умрет, не правда ли?
— Да, мама. Кен перестал есть. Говард сказал:
— Кен ничего не ест. Разве ему не нужно обедать, мама?
— Оставь его в покое,— ответила Нелл.
Отстрел раненых и больных животных является обыденным и одновременно
тяжелым делом на равнинах Запада. Голос Роба, когда он отдавал
приказание Газу застрелить Флику, звучал ровно, как будто он просил
зарезать цыпленка к обеду.
— Вот винтовка, Газ. Выбери время, когда Кена не будет поблизости, и избавь кобылу от дальнейших мучений. Газ взял винтовку:
— Да, хозяин.
С тех пор, как Кен узнал, что Флику собираются пристрелить, он следил
за стойкой, где хранилось оружие. Его отец запретил держать ружья в
конюшне. Стойка с оружием находилась в столовой, в доме; и три раза в
день, проходя через столовую на кухню, Кен внимательно следил, все ли
ружья на месте. В тот вечер они были не все. Не хватало винтовки
«Марлин». Когда Кенни увидел это, он остановился. У него закружилась
голова. Он стоял, уставившись на стойку с оружием, повторяя про себя:
«Не может быть. Они все здесь». Снова и снова он пересчитывал ружья.
Перед глазами у него все расплывалось. Вдруг он почувствовал, как чья то
рука легла ему на плечо и услышал голос отца: «Я понимаю, сынок. Бывают
события в жизни, которые тяжело пережить. Но мы должны! И ты, и я
тоже». Кенни схватился за руку отца. Это его поддержало. Наконец, он
поднял глаза. Роб посмотрел на него с улыбкой, легонько встряхнул и
обнял. Кен тоже через силу улыбнулся.
— Ну, все в порядке?
— Все в порядке, отец.
Они пошли вместе ужинать. Кен даже поел немного, но Нелл задумчиво
смотрела на его пепельно-серое лицо и на маленькую жилку, которая билась
на его шее. После ужина он отнес Флике овса. Ему пришлось уговаривать
ее, чтобы она поела. Она стояла с низко опущенной головой, но когда он
погладил ее и заговорил с ней, она прижалась к его груди и затихла. Он
чувствовал, как от ее тела шел жар. Было непонятно, как в этом скелете
еще теплилась жизнь. Вдруг Кенни увидел Газа, который шел по выгону с
«Марлин» в руке. Когда он заметил Кена, он свернул в сторону и сделал
вид, будто вышел пострелять диких кроликов. Кен подбежал к нему.
— Когда ты собираешься это сделать, Газ?
— Скоро, прежде чем стемнеет.
— Газ! Подожди до утра, дай ей еще одну ночь!
— Ну хорошо! Но утром я это сделаю, Кен. Твой отец приказал мне.
— Я знаю, больше я ничего не прошу.
Через час после того, как вся семья легла спать, Кен встал и оделся,
Была теплая лунная ночь. Он побежал к ручейку и тихо позвал:
— Флика! Флика!
Флика не ответила ему. Ее не было ни у ручья, ни на выгоне. Наконец,
он нашел ее. Она лежала в воде ниже по ручью. Голова ее была на берегу,
но постепенно течение подталкивало ее, и она спускалась все ниже к воде.
У Флики не было сил сопротивляться. К моменту прихода Кена один только
нос оставался на берегу. Кенни ступил в воду и потянул ее за голову. Она
была тяжелой, да и течение сильно мешало. Он начал всхлипывать, поняв,
что у него не хватит сил вытащить ее. Он уперся ногами в камни на дне
потока, используя их как точку опоры, и потянул изо всех сил. Ему
удалось вытащить голову и положить к себе на колени.
Он был рад, что она умерла в прохладной воде в лунную ночь, а не
погибла от пули Газа. Но, приблизив лицо к ее морде и заглянув ей в
глаза, он понял, что она еще жива и смотрит на него. Тут он зарыдал и
обнял ее, приговаривая: «Моя малышка, Флика! Моя малышка!»
Так прошла долгая ночь. Луна медленно зашла. Вода плескалась о ноги
Кена и о тело Флики. Прохладная вода промывала и промывала раны.
Постепенно жар прошел.
Когда Газ пришел утром с винтовкой, они не шелохнулись. Всю ночь
Кенни просидел по пояс в воде, обнимая голову Флики. Газ, ухватился за
голову Флики и вытянул ее на траву. Увидев, что Кен совсем окоченел и не
в состоянии шевельнуться, он взял его на руки и отнес в дом.
— Газ, — сказал Кен, стуча зубами. — Не стреляй ее, Газ!
— Это не мне решать, ты же знаешь.
— Но у нее жар спал!
— Погоди немного, Кен.
Роб Маклолин съездил в Ларами за врачом, потому что у Кена поднялась
температура. Когда они приехали, он был в постели, укутанный в одеяла.
Он испытующе посмотрел на отца, когда врач стряхивал градусник.
— Она теперь поправится. Жар спал, когда зашла луна.
— Хорошо, сынок, не волнуйся! Газ будет кормить ее день и ночь, пока...
— Пока я не смогу этого делать сам! — радостно закончил Кен. Врач дал ему градусник и велел молчать.
Весь день Газ, делая свои дела, думал о Флике. Он не пошел взглянуть
на нее. Никаких новых приказаний ему не было дано. Если она была жива,
то приказ покончить с ней оставался в силе. Но Кенни был болен. Маклолин
опять поехал в город отвозить врача и не вернется до темна. После ужина
Газ и Тим пошли к ручью. Они молча приблизились к кобыле, лежавшей на
берегу неподвижно, и пристально вглядывались, пытаясь понять, жива она
или нет. Когда они подошли совсем близко, она подняла голову.
— Разрази меня гром, она жива! — воскликнул Тим.
Она опустила голову, затем снова подняла и напряглась, как будто
пытаясь встать. Но для того, чтобы сделать это, ей нужно было опереться
на правую заднюю ногу, а это была больная нога. Попробовав, она оставила
дальнейшие попытки.
— Давай повернём ее на другой бок! Тогда она сможет встать.
Встав позади нее, они взялись за ее обе левые ноги и осторожно
перевернули ее. Флика абсолютно не сопротивлялась, но когда она
очутилась на правом боку, она снова попыталась приподняться, опираясь на
здоровую ногу.
— Смотри-ка, у нее еще есть силы, — сказал Газ.
— Ого, — весело воскликнул Тим, — она встала!
Но Флика покачнулась и опять упала. На этот раз она дала понять, что больше не будет пытаться, вздохнула и закрыла глаза,
Газ вынул трубку изо рта и стал размышлять. Отменится приказ или нет,
он попытается спасти кобылку. Кен слишком много в нее вложил.
— Попробуем ее поднять с помощью одеяла!
Ярко светила луна. Они принесли заступ и вкопали два осиновых столба
по бокам от Флики. Затем просунули под нее одеяло, привязали к нему
веревки, подняли ее, а веревки закрепили на столбах.
Нисколько не обескураженная этим, она стояла на земле, повиснув
животом на одеяле. Тут же она потянулась к ведру воды, которое подал ей
Газ.
Кенни болел очень долго. Он чуть не умер. А Флика шла на поправку. Каждый день Газ передавал новости о ней Нелл, а она Кену.
— Она уплела весь овес. Она уже ходит самостоятельно. Начинает набирать вес.
Тим признался, что почитает это настоящим чудом. Они с Газом поспорили за ужином.
— Нет, — сказал Газ. — Это холодная вода сняла жар. И еще Кен. Ты
думаешь этого- мало? Всю ночь мальчик сидел с ней и говорил: «Держись,
Флика, я с тобой. Мы вместе будем бороться».
Тим смотрел на Газа, не отвечая, пока не осмыслил всего. В тишине
тявкнул шакал, и ветер зашумел в соснах где-то на вершине холма. Газ
набил трубку.
— Да, — сказал Тим, наконец. — В этом что-то есть.
Потом пришей день, когда Роб Маклолин встал, улыбаясь, в ногах кровати Кена и сказал:
— Послушай! Слышишь свою подружку?
Кен прислушался и услышал тихое ржание Флики.
— Она теперь не пасется у ручья, она приходит к воротам корраля и зовет тебя.
— Меня!
Роб завернул мальчика в одеяло и вынес его к воротам. Кенни, как
зачарованный, смотрел на Флику. В его глазах было удивление. До сих пор в
его мире было одно зло и все реальные события причиняли боль. А сейчас
все казалось нереальным. Все было радостным и спокойным. Не надо больше
бороться и страдать. Даже его отец гордился им. Он чувствовал это по
прикосновению рук отца, которые держали его. Все было, как во сне и
где-то очень далеко. Но Флика — Флика, живая, была здесь. Она
прижималась к нему и приветствовала его ржанием. Кенни протянул
руку—слабую и худую— и погладил ее. Его тонкие пальцы поправили ей
челку—так, как он это делал раньше. Роб смотрел на них двоих со странным
выражением лица, которое появлялось у него не часто.
— Она еще неважно себя чувствует, но теперь она «а четырех ногах. Она поправляется.
Кен поднял глаза, внезапно вспомнив:—Отец! Она ведь приручилась, не так ли?
— Да, ручная, как котенок.
Кровать Кена поставили у ручья, и Мальчик и лошадь поправлялись вместе.
|
