Записано со слов моего дяди Григория о нашем предке — казаке Григории Путинцеве.

На траву уже выпала роса. Потянуло приятной прохладой. Перевалило за полночь. Григория одолевал сон. Он попил студеной воды из колодца-«журавля» и взглянул на залитые полной луной привольные выпасы с сочным разнотравьем. Среди них редкими проплешинами выделялись степные поляны, на которых он косил траву на сено, пахал, выращивал зерно и картофель. Березовых околков было великое множество. Они располагались грядами с севера на юг. Один из таких околков подковой защищал заимку, где часто оставался Григорий. С этой стороны господствовали ветра, и естественная защита деревьев была кстати. Внутри подковы были четыре пластово-дерновых избы с небольшими оконцами и русскими печами.
Григорий здесь жил до глубокого снега, пас лошадей, скот. Он не отказывался бывать на заимке и очень помогал казакам, оставаясь один со всем стадом в воскресные и праздничные дни. Ему нравилось мечтать в одиночестве. Завораживали загадочные ароматы цветущих трав, таинство роста лесов и повадки зверей и птиц.
Он внимательно осмотрел свой табун из пяти кобылиц с жеребятами и взрослыми жеребцами. Всего двадцать лошадей. Возле него словно на посту стоял Гнедко, его гордость. За него отец выложил 130 рублей против обычной цены в десять червонцев, чтобы приобрести для единственного сына лучшего коня. Через месяц Григорий уходил в царскую службу, поэтому и берег жеребца от всяких случайностей, пас отдельно и часто держал в стойле. Два года семья копила деньги на покупку формы: бешмета, шаровар, башлыка, рубахи, сабли и коня. Гнедко был ему дороже всего. Вот и сейчас он стоял на привязи под седлом, а молодой хозяин чутко прислушивался к боталу (большому колокольцу), определяя, где табун.
Судя по звону, лошади приближались к лощине, заросшей высокой, самой сочной травой, среди которой били ключи. Это место особенно тянуло лошадей, любящих чистую родниковую воду. Лучше пастбища было не найти, но в кустарниках водились волки.
У пасшегося табуна был свой вожак — крупный опытный жеребец, который постоянно кружил вокруг лошадей, не давал им разбредаться.
Едва Григорий подумал о нем, как вожак словно услышал его и вдруг тревожно заржал. Послышался беспорядочный топот жеребца, потом других лошадей. Снова раздалось ржание, какое бывает в минуты большой опасности. Дремота слетела, как пух с тополя от порыва ветра. Григорий понял, что на табун напали волки. Он быстро схватил союл (трехметровая березовая палка с шишкой для защиты от зверей), вскочил на Гнедка и галопом помчался в сторону непрекращающегося ржания и топота.
Лошади стояли в своеобразном каре, образовав круг, в котором находились жеребята. Лошади стояли головами наружу круга, поднимались на дыбы, храпели, брызгая слюной, били передними копытами и гребли землю. Волки с блестящими в темноте глазами окружили табун и со страшным рычанием набрасывались со всех сторон. Жеребец носился по кругу, отбивая нападение серых хищников. Стоял невообразимый рев и гул. Азартный вой зверей будоражил воздух.
Гнедко оказался смелым и в несколько больших прыжков прорвал кольцо окружения, поскакав вслед за жеребцом-вожаком по кругу. Григорий, унаследовавший от отца завидную физическую силу, тоже ничего не страшился. Он с криком отбивал нападение волков, отмахиваясь союлом налево-направо.
Приближался ранний июньский рассвет. Стали видны мокрые лошади, загадочные тени деревьев, раскрытые пасти разъяренных волков. Табун, почувствовав неутомимую помощь человека, усилил сопротивление. Даже начались контрвыпады.
Серые, обескураженные неудачей, кидались уже с меньшим остервенением и по одному. Некоторые уходили в кусты ракитника. Вдогонку бросились и лошади, и человек. Григорий на Гнедке догнал одного из них и размозжил ему голову. Затем, опасаясь засады в кустах, стал поворачивать табун обратно. Кобылицы так и не оставили жеребят и по-прежнему стояли, окружив их кольцом.
Когда Григорий собрал и немного успокоил лошадей, то, наконец, смог оглядеть место схватки. Одного из волков убили лошади, другого — он. В траве виднелись два выбитых копытами круга. Первый — стоявшими в круговой обороне лошадьми, другой — Гнедко и вожаком. От них лучами расходились борозды с вырванной травой и разрытой волками землей. Все это было забрызгано кровью.
Один из жеребят лежал мертвый, с вырванным горлом. Его мать не давала перекидывать тельце через седло, но, наконец, сдалась. Затем Григорий перекинул туши волков через круп Гнедка. Тот только конвульсивно передернул телом. Лошади, мокрые от пота и со следами пены в пахах, стояли, понурив головы. Приуныл и Григорий. Как отчитаться перед казаками? Он карболкой смазал пораненных лошадей, особенно вожака, и отправился на заимку.
Там сбросил туши наземь и стал снимать шкуры. Чувство вины понемногу отступало, уступая место гордости. Хорошего коня купил ему отец! Первое боевое крещение состоялось.