Вот и теперь, только-только начал я этот рассказ, как передо мной явилась Норка и уставилась на меня своими наглыми глазами. А следом за Норкой тут как тут и Ласка и тоже смотрит мне прямо в глаза, будто вслед за матерью спрашивает, чем я занят и скоро ли произнесу магическое слово "гулять".

- Гулять, собачки, гулять!

И Норка и Ласка уже у дверей нетерпеливыми столбиками и вот уже прыгают одна впереди другой на дверь, словно норовят открыть какой-то замок.

Дверь настежь, кубарем скатываются собачки по лестнице, а там еще одна дверь - теперь уже из дома на улицу, к озеру, к мосткам, к лодке.

Дверь на улицу еще не успела открыться совсем, я еще в дверях, но собачки уже на мостках, уже в лодке, на своем обычном месте, на заднем сиденье: мол, давай, бери весла и вперед через озеро в лес... Ох, уж эти таксы!

Я забываю свою работу, забываю все домашние дела, ставлю на место весла и раз за разом опускаю их в воду...

Берег собачки ждут трепетно, нетерпеливо, и вот уже я не могу сдерживать рвущуюся вперед энергию. Собаки уже не на заднем сиденье, а на самом носу лодки. До берега еще метра три, но Норка, а за ней и Ласка уже в воде - вот так вот разом, не задумываясь, прыг в воду вниз головой и вплавь впереди лодки к берегу одна перед другой. И, не отряхиваясь, не останавливаясь ни на секунду, тут же скрываются в кустах... И теперь мне остается только ждать, когда эти собачки нагуляются и вспомнят наконец о своем хозяине.

Первой, как всегда, вернется ко мне Норка. Она постарше и поспокойней от рождения. Возможно, и сейчас в ее жилах еще течет какая-то часть крови от гончих собак, но гончие привычки Норкой почти позабыты, и теперь ее не увлекает по-настоящему никакой гон. Норка - непревзойденный мастер рукопашного боя.

Надо, конечно, видеть, как эта собака готовится к бою в норе с лисицей, как ведет этот бой и как всегда приводит его к победе.

Только однажды моей Норке не удалось победить соперника - не удалось даже войти в нору. Правда, соперник у нее в тот раз был необычный - чернобурая лисица...

До той самой охоты я и не предполагал, что в ярославских лесах живут такие ценные звери. С собакой в сумке и с рюкзаком с провиантом я прибыл к егерю. Погода для охоты на норе была самая подходящая. С ночи, не прекращаясь, шел густой мокрый снег, и где, как не в норах, было отсиживаться под такой ноябрьской слякотью нашим лисицам.

И вот наконец нора. Возле норы совсем свежий лисий след; правда, в самую нору лисица почему-то не заглянула... Норка подошла к норе, принюхалась и посеменила дальше. Вот так вот, не забравшись в отнорок и даже вроде бы как следует не принюхавшись, разом определила, что никакого зверя тут нет. Такой уж у нее характер - не пойдет она в пустую нору. Если уж только попросишь, настоишь, то, может быть, тогда и полезет в подземное жилище, оставленное хозяином без присмотра. И отправится она в такую нору лениво, нехотя, будто действительно по принуждению, и скоро вернется и поглядит на тебя такими глазами, словно скажет: "Ну, что - я же говорила, что нет там никого..."

Пустой оказалась и вторая нора, нора богатая, давнишняя, с многими входами-выходами.

Мы уже почти отходили свое, но лисицы в норе так и не нашли. Правда, нашли зайца, и Норка, еще по-щенячьи кидавшаяся тогда за всем живым, что попадало ей на глаз, на слух, на нюх, с голосом пошла за шустрым зверьком по небольшому полукругу. А затем то ли скололась, потеряла след, то ли просто не захотела без толку гнать ненужного ей зверька и скоро вернулась.

Дом уже совсем близко, а впереди только старое сельское кладбище, давно заброшенное, да развалины не то церкви, не то прежнего поповского дома. Вот здесь-то в груду камней и сунулась моя собачка. Сунулась с охотой, настойчиво, как шла обычно в нору, где была лисица.

Между двумя кирпичными стенками, прочными до сих пор, сложенными, видимо, на какой-то древней, неразбираемой замазке, под каменные развалены шел ход, шел круто, почти отвесно, упирался в кирпичную кладку, а затем сразу поворачивал на девяносто градусов и, как виделось мне сверху, уходил дальше под каменные глыбы.

Вход в саму каменную нору был совсем узкий, всего в кирпич размером, и, чтобы попасть со спуска-хода в лаз, собаке надо было как-то развернуть свое тело, согнув его под прямым углом. Конечно, Норка вошла бы в эту нору, но лисица, подыскавшая себе такое жилище, конечно, знала его преимущества и встретила собаку у самого лаза...

Мы слышали верещание лисицы, не пускавшей собаку в нору, время от времени мне удавалось увидеть и мелькавшую в лазе раскрытую лисью пасть. Собачка спустилась вниз, к самому входу в нору, но дальше ничего не могла сделать. Прежде чем развернуться и начать входить в нору, ей надо было сунуть в лаз голову. Если бы лисица чуть отступила, то Норка бы ворвалась, вошла бы в нору, и уж там, кто знает, чем бы закончилась эта схватка. Но вход в кирпичный лаз был по-прежнему закрыт лисицей.

Такое противостояние с лаем, с лисьим верещанием длилось долго. Ничего не добившись здесь, у лаза, Норка нет-нет да и выходила наверх, обследовала все развалины, ища какой-нибудь другой вход в подземное жилище, чтобы добраться к лисице с тыла, принималась было рыть землю, но ничего снова не находила и снова спускалась вниз к лазу, закрытому намертво лисицей.

Так и оставили мы в покое эту хищную животину, оставили, порешив, что не по зубам нам этот зверь, эта черно-бурая лисица...

А почему чернобурая?.. Да потому, что под свое жилище выбрал этот зверь старые печные ходы-дымоходы. Ходы были в печной саже, и эта сажа и раскрашивала рыжую лисью шубу в черный цвет. Такую черную лисицу егерь видел не раз мышкующей в поле. Поначалу он и сам принял ее за редкого зверя, но потом догадался, откуда черный цвет у лисьей шубы. И не одна лисица забиралась в эти старинные печные дымоходы. Как-то точно такой же "чернобурый" зверь смутил местных охотников. Они долго выслеживали его, наконец выследили, добыли чуть ли не из винтовки с оптическим прицелом, а когда добыли этого зверя, то чертыхнулись... Мало того, что у лисицы в саже-дегте был весь мех - эта "чернобурая" лисица о кирпичные стенки дымохода умудрилась стереть местами свою шубу так, что вместо пышного зимнего меха по ее шкуре пятнами шли голые залысины.

Вот так один раз за все время и не удалось моей Норке победить лисицу. А всякий другой раз собачка работала в норе так, что у меня, у хозяина, у охотника, видевшего разные норные охоты, замирало от страсти сердце.

Конечно, настоящая лисья нора где-нибудь под еловыми корнями - это не искусственная нора на притравочной станции, это там, в деревянной или кирпичной норе, собака может носиться кругами за лисицей с лаем, как гончий пес, и там, на притравках и испытаниях, и моя Норка тоже влетает стрелой в нору и почти на хвосте у лисицы проходит за ней все положенные на тот случай круги. Здесь же, в лесу, работа шла совсем другая, будто собачка понимала, что здесь не до шуток, что здесь требуется расчет, требуется ювелирная работа.

Почему-то всякий раз перед своей охотой Норка спокойно, старательно расширяет себе вход в нору и входит в нее не торопясь, словно вплывает, вливается, а потом исчезает под землей, исчезает молча, и мне всегда кажется, что собачка на этот раз ошиблась и пошла в нору, в которой сегодня никого нет... Но вот вдруг голос! Громко! Зло! Голос сильней!.. И обычно очень скоро под напором собаки из другого отнорка выскакивает лисица.

Бывает и так, что в норе всего один вход-выход. Бывает, что лисица, не желая отступать, встречает собаку еще на полпути к гнезду-котлу. И вот тут-то начинается знаменитая Норкина атака-напор, которую до сих пор не выдерживала ни одна лисица.

Что уж действует в таком случае на рыжего зверя? Клыки собаки?.. Да нет - до клыков дело обычно не доходит. Скорей всего лисица не выдерживает вот эту демонстрацию-энергию, эту уверенность собаки в том, что она все равно победит и заставит соперника отступить сначала в котел-гнездо, а там уж дело техники: собака врывается вслед за отступившей лисицей в котел и выбивает ее оттуда наружу.

Бывает и так, что этот бой-противостояние затягивается, лисица попадается упорная, и Норке приходится тогда сантиметр за сантиметром подвигать зверя к тому барьеру, за которым уже будет обеспечена победа.

У Норки в жилах течет и кровь собак-барсучатниц... Милая Ирина Ивановна Васнецова, приподнесшая мне вот эту самую собачку от своего немца Дакселя, сообщила при этом, что бабка Норки - Ульрика отлично работала по барсуку.

Тем, кто не представляет себе работу таксы в норе, а тем более по барсуку, надо обязательно пояснить, что задача хорошей таксы-барсучатницы - загнать-подвинуть барсука в гнездо-котел или в глухой отнорок-тупик и не дать ему закопаться, не дать загородить себя земляным завалом от нападающей собаки. А для этого надо напористо работать у самой морды опасного зверя, словно фехтуясь с барсуком накоротке. Отступи от барсука, не работай вплотную, и барсук тут же закопается, обрушит свод норы и оставит собаку ни с чем. А сам отсидится за завалом и со временем откопает себе другой лаз и новый путь наружу.

Хорошей таксе-барсучатнице не положено и идти с барсуком на размен, то есть прорываться мимо него к задней стенке гнезда-котла и таким путем стараться выгнать из норы. "Размен" отлично помогает при лисьей охоте, но только не при встрече с барсуком, здесь собаке грозит беда: барсук может пропустить собаку за себя, в котел, а там закопать ее и оставить под землей навсегда.

Опасная эта охота на барсука, почему и не решаюсь я на нее. Хотя и понимаю, что мои собаки - бойцы, но не решаюсь. А работать по барсуку в норе Норка должна - на притравочной станции работает хорошо, у самой морды.

- Ну, как, Норка, рискнем как-нибудь, сходим с тобой на барсука?

Норка, набегавшись, сидит теперь возле меня и снова глядит мне в глаза, глядит прямо, не мигая, не отводя глаз... Сейчас мы ждем Ласку... А вот Ласке, честное слово, кровь гончих собак никак не дает покоя, и она может гонять в лесу все, что только можно гонять. И не дай Бог, если вот так, во время прогулки, попадется ей гнать лося. Тогда час, два, три будешь ждать здесь эту собачонку, будешь свистеть, звать, и все без толку. И только забравшись на гору и выждав какое-то время, может быть, где-то далеко-далеко услышишь знакомый звонкий голосок.

Голос у Ласки повыше, потоньше, чем у Норки. У Норки, по собачьим меркам, бас, а у Ласки пока визгливый тенорок. Но звонко, слышно отдает Ласка голос и по следу, и по зрячему.

Как-то так же вот по весне, когда мы были с Лаской в лесу вдвоем, когда Норка оставалась в Москве со щенками, вот здесь же, у этого берега, Ласка точно так же исчезла сразу в кустах и пропала. И ни слуху ни духу... Час, другой, третий... Хорошо - неподалеку гора, и только с этой горы далеко-далеко разобрал я чуть слышный лай собачонки.

Через какие только болота, ручьи, завалы ни шел я на этот чуть живой голосок. Шел открыто, безо всякого ружья, чтобы вернуть домой дурную собачонку, считая, что она попросту заблудилась и теперь голосит, ожидая хозяина... Вот новая сосновая горка, где-то совсем неподалеку должна быть моя собака, и тут, вслед за взлаем собачки, совсем близко раздался медвежий рык... Что делать? Показать себя зверю? А надо ли? Тем более сейчас, по весне, когда медведь голоден и строг? А если это еще медведица с медвежатами? Тогда в этих завалах и не унесешь ног... Я выждал и трижды свистом подозвал Ласку... Ноль внимания... И снова злой собачий лай, и снова недовольный медвежий рык.

Я стал потихоньку отходить, все время посвистывая, давая о себе знать. Так и вернулся обратно на берег, к лодке, вернулся один, без собаки... А потом Ласка явилась. Явилась, бросилась к воде, напилась и вроде бы опять собралась улизнуть от меня в кусты, но я перехватил собачонку и усадил ее в лодку.

Вот так вот, без устали четыре-пять часов гонять по лесу всякое зверье! И что ты за собака, Ласка? Что делать с тобой и для какой ты надобности путному охотнику? А может, охотнику ты как раз и подойдешь?.. Ну, ничего - это все ты по молодости, по глупости, от своего еще щенячьего ума не можешь распорядиться собой. Да и в норе не удалось тебе еще как следует поработать. Подожди, подруга, до осени, до лисьих охот. Вот тогда и придет к тебе твоя настоящая страсть, и тебя уже за уши не оттянешь от лисьей норы. Может, и перестанешь тогда носиться сломя голову по лесу... А пока у меня рядом с мастером рукопашного боя еще и гончий пес размером с кошку... Ох, уж эти таксы!..

Но зато со своими таксами я знаю решительно все о своем лесе, знаю о каждом зверьке и звере, навестившем или постоянно прописанном в наших местах.

И Норка, и Ласка лают белку. Правда, Норка начинает работать по белке только тогда, когда спихнет ее на дерево с земли, а вот Ласка может заслышать зверька на елке. Итак, белку мы обязательно отыщем, узнаем о ней.

Совсем недавно собачки прихватили куницу и сколько-то следили за ней. Мне пришлось вмешиваться, отзывать собак. Норка пришла скоро, а Ласка, как и полагается, еще что-то поискала, побрехала и только потом явилась к нам.

Ну, а норка? Эта лучше не попадись где-нибудь на ручье, на речке. Да еще попадется, расскажет собакам о себе, а потом уйдет куда-нибудь в коряги, в нору. Но тут, братцы, скажу я вам: тяжелое это дело - оттаскивать собак из-под таких коряг от спрятавшейся там норки...

Заяц?.. Зайца Ласка гоняет самозабвенно, гоняет другой раз час, другой. Заяц из-под такс идет медленно, присаживается, собачки догоняют его и снова по зрячему зверьку "ай-ай-ай" - подают голос.

Птица?.. С птицей у моих собак свои отношения. И среди охотничьей птицы у нас на первом месте рябчик... Конечно, за рябчиком можно идти и без собак, по тропе, посвистывая в манок. Но рябчик у нас стал совсем другим - не тот нынче у нас рябчик, о котором когда-то писали в книжках, что и по осени отзывался на манок... Мол, поднял выводок рябеньких курочек и петушков, спрятался за елку да попискивай пищиком. И глядишь, "пи-пи-пи" - в ответ тебе подал голосок кто-нибудь из затаившегося выводка. Высматривай его да стреляй... Нет у нас больше такой охоты - уходит теперь поднятый выводок рябеньких птиц веером, далеко, словно нахлестан чем-то. И совсем не отвечает на манок. За умчавшимся от человека рябчиком не поспевают и мои собачки. Другое дело, когда собачки сами поднимут птицу. Вот здесь птица, будто понимая, что большой опасности ей от собачек нет, не уходит далеко, а почти свечой поднимается с земли и рассаживается на ветвях.

"Гав-гав-гав", - извещает меня Норка или Ласка о рябчиках. Тут уж подходи потихонечку к затаившейся птице, присматривайся, присматривайся... Так и есть - не выдержал рябчик, поднимает любопытную головку и рассматривает лающую внизу собачку... Рябчик добыт - он на земле, под елкой. Тут же у первой добычи оказывается Норка - обязательный удар зубами, удар несильный, только для того, чтобы остановить подранка, а Норка уже ищет дальше. К Ласке еще не пришло такое мастерство, и она норовит схватить птицу и утащить куда-нибудь в сторону, но слушается меня, останавливается и отдает, хотя и с большой неохотой, но все-таки отдает добычу.

Ласке еще не приходилось походить за уткой, подержать утку в зубах, хотя плавает она отлично, часами не выходит из воды. Такое же водоплавающее существо у меня и Норка, но Норка и на воде короче, осмотрительней своей дочери. Норка не подхватится, не поплывет вдруг к острову, откуда нет-нет, да и поманят своих собачек крики чаек. А за Лаской только и следи.

И вообще что-то странное было с этой собачкой... Было ей месяцев пять, когда прибыла она сюда, в дом, на берег озера, и тут же забралась в воду, покопалась в хвоще, побулькалась, кого-то половила... Затем я на какое-то время забыл про собачку, что возилась в воде у самого берега, а когда вспомнил, то увидел Ласку уже далеко от берега, головка над водой да крутящийся из стороны в сторону хвостик... Куда ты, Ласка?.. Ни на свист, ни на кличку - ни на что не реагировала собака, уплывавшая от меня точно на восток. Пришлось догонять неразумную пловчиху... Лодка поравнялась с собачонкой, и, казалось, вот-вот она должна была от счастья броситься ко мне, к спасителю. Ан нет. Крошечная собачка, нацеленная на какую-то свою задачу, упорно отказывалась от предложенных ей услуг. Так плыли мы какое-то время рядом друг с другом, на параллельных курсах. Наконец я изловчился - и Ласка оказалась в лодке.

Правда, такие заплывы у Ласки со временем стали пореже, а особенно после того, как собачке шибко попало от сизых чаек. Вот тут-то ее действительно пришлось выручать, и она уже не только не сопротивлялась, а под атаками отважных птиц сама кинулась ко мне, к лодке... А вот до утиной охоты мы все никак не доберемся...

А Норка на утиной охоте была. И первую свою утку, вытащенную на берег осеннего озера, ревностно стерегла от посторонних. Правда, посторонним был здесь только мой младший сын. Мне эту утку позволялось взять, убрать в заплечник. Но стоило мне остановиться и поставить заплечник возле пня, как Норка оказывалась рядом и глаза у ней наливались кровью, когда ей казалось, что мой сын проявляет излишнее внимание к заплечнику с уткой.

А затем дома случилось необычное, напугавшее меня. Я принес в дом из кладовки корзинку и здесь, у стола, стал ощипывать в корзинку утиное перо... Накормленная собака вроде бы спала на своем месте - по крайней мере там она была перед тем, как я принялся ощипывать утку. Напротив меня за столом сидел сынишка и пил чай. Выпив кружку, он встал, чтобы налить еще чаю и мне и себе. И тут из-под лавки, на которой я сидел, молча вырвалась наша Норка и прыжком бросилась к сыну, чуть ли не к горлу... Мы оторопели. А Норка с глазами, все так же налитыми кровью, хрипло рычала на "чужого", который, в ее представлении, мог позариться на ее добычу. И "сторожила" она эту утку от моего сына до тех пор, пока я ее не дощипал, не опалил на огне и не сварил из нее суп. И только после того как суп был сварен, утка из супа была доедена, а сама Норка сгрызла последние утиные косточки, она немного успокоилась и согласно пошла к себе, в угол, на место.

Вот такой чертовский характер у этой собаки... Ох, уж эти таксы!.. Никогда не знаешь, что выкинут они в следующую минуту. Чертовский у Норки характер, чертовский.

Как-то, когда Норка была еще щенком, собрался я ее наказать. Взял в руки арапник, хотел было замахнуться им. Но на этом движении все было и окончено... Маленькая собачка тут же превратилась в комок гнева, ярости, кинулась навстречу моему арапнику и перехватила его зубами не лету... Нет, с Норкой можно было строго разговаривать, можно было заставить ее что-то сделать словами, но только не угрозами, не прутом и не ремнем. Ударить себя эта собачка не позволила никогда.

Бывало и так, что на какое-то время я, ее самый лучший друг-товарищ, вдруг превращался в заклятого врага. Правда, для этого мне надо было обязательно провиниться перед собакой... Например, не пустить эту самую Норку к гостям, которые пришли к нам в дом и перед которыми она должна была обязательно поплясать на задних лапах. И еще больший грех совершал я, если вынуждал эту собаку выбраться из-под одеяла и перейти с постели сына на свое место. Если мне удавалось все-таки навести в этом деле порядок, то все - недели две Норка зло косилась на меня. И все это время уже ни о каких добрых контактах с ней я не мог и мечтать.

Но все это было только там, в Москве. Здесь, в деревне, в лесу, отношения между нами были куда проще, понятней. Здесь между нами не было никакой злости - здесь у нас была охота, был лес, были тропы, на которых, честное слово, эта собачка считала меня своим соплеменником, а возможно, и вожаком.

Нет, у Ласки был немножечко другой характер. Ласка пока помягче, поподатливей, понежней... Кто знает, может, это и оттого, что росла она при матери, под ее вечным заступничеством - ведь и на Ласку тоже нельзя поднять ни руки, ни ремня. И здесь тут же является Норка со своими глазами, налитыми кровью, и с оскаленными зубами... Зачем в таком случае Ласке самой отвечать мне злым рыком?

Еще совсем недавно и к миске Ласкиной можно было подойти, можно было убрать эту миску в сторону, можно было во время еды подложить туда еще что-нибудь. Такие номера с Норкой не проходили, и я радовался, что наконец у меня есть собачка, разговаривать с которой куда проще, чем с мастером рукопашного боя. Но вот недавно что-то изменилось, и на мое предложение подвинуть чуть в сторону миску с едой, которую собачка выкатила на самую середину комнаты, Ласка ответила мне гневным рыком. А уж если в зубах у этой маленькой собачки добыча, то, извините, здесь того и гляди сверкнут клыки, и хозяин ты или не хозяин, но поостерегись, побереги руки...

Такие вот они у меня, таксы. Такие они сейчас перед близкой осенью... Я знаю, что новая осень мало принесет каких-то новых черт моей Норке. А вот что будет с Лаской после первой настоящей охоты за лисицей? Собачка не держала еще в зубах зверя, еще не знала крови, у нее все еще впереди. Может, тогда она в чем-то изменит свой характер и переймет от матери мастерство боя-упорства...

А пока я жду свою маленькую собачку. Норка возле меня, а Ласки все еще нет. Надо бы посвистеть, позвать заблудшее существо. Но лес молчит, и никто не откликается на мой свист... Что теперь делать?

А что, если Ласка опять каким-то своим путем отправилась без нас домой?.. Ведь было такое, видимо, перепутала она в тот раз причалы, вышла из леса туда, где мы приставали раньше, не нашла на месте лодку и вплавь через озеро, уже остывшее к осени, направилась домой. Мы ее ищем-рыщем, свистим, а потом дома встречаем свою потеряшку на мостках, но не радостную, не визжащую при появлении хозяина, а какую-то виноватую, будто просящую извинения за то, что вот так все получилось...

- Ах, нехорошо, Ласка, убегать от хозяина из леса! Ах, нехорошо! Нехорошо!

И собачка будто запомнила самый укор и больше, тьфу-тьфу, как бы не сглазить, ни разу не уходила одна домой.

Как-то было и так, что до самого вечера не мог я дождаться собачку здесь, у причала... Где она? И куда? Мелькнула-родилась мысль: а может, как-то берегом озера собачка побежала к дому?.. Вот и дом, вот и мостки. Но собачки нигде нет...

А может, беда? Может, волк? Может, собачка попала в барсучью нору?.. Нет, волков в наших местах давно не слышно, и барсучьи норы совсем в другой стороне... Обратно, к тому причалу, откуда и началась сегодняшняя прогулка... Там, у причала, на всякий случай оставлена моя куртка: если прибежит, найдет куртку, догадается и будет ждать...

До берега еще далеко, я смотрю вперед и, честное слово, вижу темно-рыжий комочек как раз там, где оставлена моя куртка. Правда, этот комочек почему-то не двигается... А если это обман зрения от желания счастливого конца?.. Еще, еще раз весла сильно уходят в воду. И снова я оглядываюсь, на берег. И теперь, ей-Богу, вижу свою Ласку! Это она, она сидит на моей куртке! Умница! Догадалась! Никуда не ушла! Ласка! Ласочка!... Рыжий комочек разом оживает нетерпеливым повизгиванием.

Господи, Боже мой, да что в тебе есть-то, собачка-невеличка? И откуда в такой невеличке силы, энергия и неутомимая охотничья страсть вместе с мужеством и упорством? А сколько ума, соображения!

Наконец к нам с Норкой является и наша бродяжка - является будто только для того, чтобы отметиться и нестись тут же куда-то дальше. Мы отлавливаем нашу Ласку. И вот Ласка и Норка в лодке. Теперь домой! Сейчас накормлю вас после прогулки, и, может быть, тогда вы все-таки дадите мне наконец спокойно дописать задуманный рассказ о чудесных собачках-таксах... Ох, уж эти таксы!

Скажи мне кто-нибудь еще совсем недавно, что вместо собак-лаек хозяевами моего дома станут какие-то таксы, не поверил бы ни за что. Но случилось как раз именно так. И рядом со мной сейчас две рыжих бестии, две таксы, мать и дочь, Норка и Ласка, а попроще, по-домашнему, не по паспорту - Нюрка и Люська.

- Нюрка и Люська, где вы? Спите?

И хоть выгулены, хоть носились добрых три часа по лесу, хоть сыты и вроде бы отошли ко сну, но все равно Нюрка и Люська тут же оказываются возле меня и опять смотрят и смотрят на меня своими глубокими карими глазами... Что выспрашивают они? О чем молча рассказывают сейчас мне своими глазами?.. Увы, это только их собачья тайна, недоступная никак для меня... Ох, уж эти таксы...