Я люблю собак потому, что среди животных они самые верные друзья человека. Мне даже трудно жить и работать, если у меня дома нет хорошей собаки. Я всегда сам их выращивал и воспитывал.
Скоро наш главный знаток собак и судья Александр Александрович Чумаков позвонил мне по телефону и сказал, что есть такая собака в городе Орехово-Зуеве, недалеко от Москвы. Пёс, как рассказывал Александр Александрович, был очень красив и силён, и звали его так же, как моего последнего собачьего друга, – Томкой.
Долго не раздумывая, я поехал в Орехово покупать собаку.
Огромный сеттер понравился мне с первого взгляда. Навстречу мне он только чуть приподнял свою умную, лобастую голову и по приказу хозяина шагнул вперёд, сурово и с достоинством. Хозяин коротко назначил цену и, не глядя больше ни на меня, ни на собаку, отвернулся к стене.
Я не торговался, отсчитал деньги и положил их на стол, взял ремённый поводок, протянутый мне женой хозяина, и сам пристегнул его к собачьему ошейнику. На улицу, к машине, мы вышли вместе с хозяевами собаки. Томка уселся на заднем сиденье, у правого окна. Я сел с ним рядом. Когда машина тронулась с места, Томка вздрогнул и оглянулся. Вслед за Томкой я тоже посмотрел назад. Старый его хозяин всё стоял у ворот – мне показалось, в раздумье. Жена хозяина вытирала платком глаза. Дул сильный ветер.
Всю дорогу до Москвы пёс неожиданно тихо сидел на своём месте. Он и в мою квартиру поднялся как будто спокойно.

II

Весь день Томка лежал неподвижно возле стола, рядом с окном, положив морду на низкий подоконник. В сумерки, когда стало трудно различать лица прохожих на улице, он встал, подошёл ко мне – я в это время сидел на диване, у другого стола, – и вдруг неожиданно опустил мне на колени свою тяжёлую голову. Я боялся пошевельнуться.
Прошло пять минут, десять... По лёгкому, чуть заметному покачиванию собачьего тела я понял, что Томка дремлет. Прошло двадцать минут, полчаса... Ноги мои затекли, сидеть становилось всё труднее и труднее, и наконец я не выдержал.
– Томка,– сказал я жалобно, – проснись.  
Пёс только вздохнул во сне.
– Томка!– сказал я чуть громче. – Томка! Я устал.
Я взял его за ошейник и легонько тряхнул. Томка всхрапнул, доверчиво потянулся ко мне всем телом и только потом открыл глаза. И вдруг... в собачьих тёмных зрачках мелькнул ужас. Томка оскалил зубы и зарычал злобно и непримиримо. Я пробовал уговорить его, успокоить.
– Томка! Милый, хороший...
Рычанье нарастало, как гром. Томка бесновался. Только что ему снился родной дом и старый, любимый хозяин. А теперь он увидел, что дома нет и хозяина-друга, которого он преданно столько лет любил, тоже нет, а может быть, никогда не будет...
Он зарычал ещё раз и бросился. Я еле успел схватить его за ошейник. У меня в руках он как будто успокоился немного, но всю ночь пролежал возле моего дивана настороженный и злобный. Когда я шевелился, Томка рычал грозно, шерсть на нём вставала дыбом. Человек, который его обманул и увёз, не смел шевелиться при нём.
На третий день нашей совместной жизни я понял, что мне не удастся приручить Томку: он слишком сильно любил своего старого хозяина. Три дня Томка лежал в углу, у окна, без сна, не притрагиваясь к пище. Он тосковал и мучился, как человек. Я тоже мучился. Я уже успел полюбить Томку за верность.
К концу третьего дня я дал телеграмму в Орехово-Зуево: "Приезжайте и возьмите собаку обратно. Она не может привыкнуть ко мне".
Хозяин приехал за своей собакой тотчас же, ночным поездом.

III