Много я знал хороших собак. Но особенно часто вспоминаю Водишку, русскую гончую, которая одинаково хорошо гоняла и зайцев, и лисиц.

Еще месячным щенком ее взяли у моего друга Петра Ивановича Виноградова и отправили в деревню. Там она и росла. Хозяин ее был человек злой, часто возвращался домой во хмелю, и беда, если Водишка не успевала вовремя улизнуть. Частые побои и пинки сделали ее робкой и боязливой. Она никогда не была в лесу, не играла с собаками - все время сидела на цепи у своей конуры.

Так бы грустно и одиноко протекала ее собачья жизнь и дальше, если бы она снова не вернулась к Петру Ивановичу, у которого пропала на охоте мать Водишки - Добычка.

Однажды Водишка вылезла из конуры - потянулась, зевнула и вдруг увидела, что ее хозяин идет с чужим человеком. Конечно, Водишка не знала, что именно в эту минуту решалась ее судьба. Она посмотрела на незнакомца и быстро нырнула в конуру. Незнакомый человек подошел и ласково сказал: "Водишка, иди ко мне, миленькая. Теперь ты моя, тебе будет хорошо. Пойдем со мной".

Таким тоном мог говорить только добрый человек. Собака раньше никогда не слышала этого голоса, но сразу почувствовала своей собачьей душой теплоту незнакомца. Она вылезла из конуры, дружелюбно завиляла хвостом и даже дала себя погладить. Первый шаг к дружбе был сделан. Петр Иванович взял собаку на поводок: "Пойдем, Водишенька, пойдем".

Водишка последний раз взглянула на старого хозяина: он стоял хмурый и неприветливый. Петр Иванович попрощался с ним и зашагал вместе с собакой к станции.

Новому хозяину было за семьдесят. Он был старый охотник и большой любитель гончих. Жил в одиночестве: жена умерла, а сын трагически погиб, поэтому собака стала для него настоящим другом. В душе старого гончатника жила неуемная страсть к охоте, к яркому гону, к собакам.

На станции они сели в поезд. Новый хозяин внимательно изучал собаку. Водишка происходила от знаменитых гончих, выращенных Петром Ивановичем, собака напоминала ему Добычку, мать Водишки.

- Вот ведь как природа постаралась: вылитая мать - и глаза, и окрас. Только в кого такая робкая? - размышлял старый охотник. От мысли, что теперь у него есть дочь Добычки, ему стало радостно и тепло.

Петр Иванович поместил Водишку в просторную вольеру. Конуру устлал соломой и листьями. Первое время при появлении нового хозяина собака испуганно поджимала хвост и убегала. Виноградов не ругал ее, подолгу стоял у вольера и разговаривал с ней как с близким и дорогим другом.

Сначала Водишка даже не прикасалась к пище. Петр Иванович, глядя на нее, очень переживал.

- Вот ведь как забили собаку, разве ее в лес возьмешь, ни за что не пойдет, - горевал он.

Но постепенно собака привыкла к новой обстановке и новому хозяину. И вот настал долгожданный день, ради которого Петр Иванович столько терпел и ждал. Водишку взяли в нагонку в лес. Собака не знала, что есть лес, звери, запахи, среди которых самый лучший - запах зайца-беляка. Когда вошли в лес и спустили Водишку со сворки, она настолько испугалась, что, поджав хвост, так и не отошла от хозяина. "Беда,- думал Петр Иванович, - испортили собаку, не будет гонять, от ног не отгонишь". Надо было ждать, когда Водишка наконец поймет, что от нее требуется.

Петр Иванович в сентябре уехал с собакой в деревню и целыми днями бродил в лесу.

Прошли месяцы. Поведение собаки не менялось. Она страшно боялась потерять хозяина в лесу и не отходила от него ни на шаг.

Виноградов опасался, что из Водишки уже ничего не выйдет. Однажды он встал раньше обычного и вышел на крыльцо. Собака высунулась из конуры и завиляла хвостом, приветствуя хозяина. Дом, в котором жил Петр Иванович, стоял на краю деревни, у леса. С крыльца была видна речка, поля, убранные заботливыми руками. Был конец сентября, и осень хозяйничала в лесах и перелесках. Низкими стали облака, березы роняли золотые листья, которые укрывали холодную землю, обильно политую осенними дождями. Травы уже не пахли, побелели и пригнулись к земле. Журавли потянулись на юг, извещая своим прощальным криком о скором наступлении той поры, по которой так долго и томительно тосковал охотник.

Осень походила на грустные думы, но старый гончатник с нетерпением ждал свою любимую пору. Стоя на крыльце, он радовался скорому открытию охоты на беляка. Вот только бы Водишка не подвела, погоняла зайца хотя бы раз, и тогда дело пойдет. Он взял собаку и отправился в лес. Около большого куста на краю леса Водишка вдруг вся преобразилась, шерсть на ней поднялась, она замерла на месте. Когда Петр Иванович хотел подойти и посмотреть, что случилось, из кустов вылетел матерый беляк и покатил в лес. В первый миг, казалось, Водишка испугалась, но, видя, что зверь удирает, гончая бросилась вдогонку и залилась по зрячему. Момент, когда Водишка погнала зайца, был счастливейшей минутой в жизни старого охотника.

Вскоре собака скрылась в лесу, а Петр Иванович еще долго стоял на месте. Старый охотник был счастлив, то, чего он так долго и терпеливо ждал, наконец свершилось: в осеннем лесу звучали мелодичные рыдания Водишки.

Она гнала уже больше часу, и Петр Иванович стал подумывать, как бы снять собаку с гона -- сорвется. Но Водишка, как бы оплачивая долг за все старания и мучения своего хозяина, гнала и гнала зайца. Один раз беляк вылетел на поляну, где стоял Петр Иванович, и покатил прямо ему под ноги. Сколько радости, сколько трепетных минут доставила старому гончатнику эта встреча. Но самым большим счастьем для охотника был гон, он слышал его, и не было милее и дороже друга, чем Водишка.

Собаку вскоре удалось поймать и взять на поводок. Но гончая, разгоряченная гоном и почуявшая страсть к охоте, беспрестанно скулила и тянула в лес. Петр Иванович огладил собаку и зашагал к дому. Теперь у него есть гончая, только бы дождаться охоты. И такой день настал.

Серые облака нависли над опустевшим лесом, запахло прелой листвой. Это была лучшая пора для страстного любителя охоты с гончей. Петр Иванович с утра пропадал в лесу.

Приезжали его друзья, охотники из города, и они вместе ходили за беляками. Но однажды старый охотник занемог, и собаку пришлось взять на охоту его товарищу. Петр Иванович горевал, что не мог пойти в лес. Он лежал на кровати и представлял, как сейчас в лесу его Водишка помкнула зверя. Вдруг послышался собачий вой. Петр Иванович встал с постели, подошел к двери, открыл ее: перед крыльцом, виновато виляя хвостом, стояла Водишка.

- Водишенька, миленькая, откуда ты? Ушла из леса? Чужие охотники, не хочешь с ними? И правильно, пусть своих собак заводят, не хочешь без меня. Спасибо тебе за верность, - говорил охотник собаке.

Такой преданной гончей у Петра Ивановича еще не было. Чувствуя огромную любовь к собаке, он обнял ее и поцеловал. Глаза старого охотника увлажнились. Водишка поняла настроение хозяина, заскулила и легла у его ног.

Прошел год. Здоровье Петра Ивановича становилось все хуже. Однажды он надолго слег в постель. Врачи запретили ему вставать. Тяжело было ухаживать за собакой, и он отдал Водишку брату, Николаю Ивановичу, который жил километрах в двадцати от него. С большим трудом удалось увезти собаку и водворить ее на новое место. Водишка обнюхала каждый уголок вольера и, убедившись, что убежать невозможно, забилась в дальний угол.

Утром Николай Иванович пришел к собаке, но Водишка не дотронулась до еды. "Беда, - думал охотник, - тоскует по хозяину. Выпусти - сейчас же убежит".

Вордишка тоскливо смотрела на Николая Ивановича. Он стал уговаривать ее: "Водишка, иди поешь. Заболел твой хозяин, но ты потерпи, может, и обойдется".

На другой день повторилось то же самое, а на третье утро, когда Николай Иванович подошел к вольере, собаки не было. В решетке была дыра, через которую она убежала.

Неодолимое желание быть вместе с хозяином заставило собаку всю ночь, обдирая в кровь морду, рвать проволоку. И когда она, проделав отверстие, оказалась на свободе, не было силы, способной помешать ее желанию вернуться к хозяину, И она бежала, бежала и бежала, избегая встреч с людьми. Трудно было представить, как Водишка, увезенная за двадцать километров от дома, могла точно выбрать направление. Однако собака утром уже стояла у знакомого крыльца и скулила.

Петр Иванович не спал всю ночь: боль в сердце не давала покоя. Он лежал один в большой комнате и пытался заснуть. Разные мысли приходили в голову, но он постоянно ловил себя на том, что думает о своей собаке. На душе было тяжело. Уже рассвело, стали различаться предметы в комнате. Больной лежал на спине, закрыв глаза и пытаясь уснуть. Вдруг до его слуха донеслись знакомые звуки. Он, не поверив, прислушался. Вой повторился. Сомнений не было - Водишка. Радостное волнение заглушило боль в сердце. Петр Иванович с трудом поднялся и сел на кровати, закружилась голова, острая боль жгла грудь. Руки дрожали. Ощущая страшную слабость во всем теле и делая нечеловеческие усилия, он дошел до стола. Наконец, добрался до двери и открыл ее.

Водишка, обезумевшая от радости, кинулась к нему: она визжала, прыгала, стараясь лизнуть его в лицо. Петр Иванович, боясь упасть, ухватился одной рукой за дверь, а другой пытался погладить и успокоить собаку. Он стоял, держась за дверь. Слезы благодарности застилали ему глаза. Наконец, он успокоился и с трудом добрался до кровати. Было тяжело дышать. Петр Иванович лежал, опустив руку, касаясь ею собаки.

- Водишенька, как похудела, косточки выступили, намаялась бедная, - шептал охотник.

Собака лежала у кровати больного хозяина и с жадностью глотала куски, которые тот положил возле нее на пол. Теперь они снова вместе, и никто уже больше их не разлучит. Водишка чуяла знакомые запахи, легкое прикосновение родной руки. Она вытянулась и заснула. Ей снилось, что она бежит по улицам, ее хотят связать, и во сне она время от времени вздрагивала.

К вечеру приехал возбужденный и сердитый Николай Иванович.

- Убежала, сладу не было, не пьет, не ест, как дикая кошка, не подходит. Я боялся попадет под машину, или еще что, а она, видишь, нашла дом за двадцать верст, - жаловался он брату.

Петр Иванович слушал и смотрел на свою любимицу. Водишка, подняв голову, глядела большими темно-карими глазами на хозяина, и в ее взгляде было столько мольбы, столько грусти и тоски, что Петр Иванович всей своей охотничьей душой понял: если сейчас отдаст собаку, она погибнет. И он решил оставить Водишку. Но Николай Иванович не соглашался:

- Ну, теперь не убежит, я ее на цепь посажу. И с этими словами он протянул руку, чтобы надеть на собаку ошейник.

Водишка, обычно смирная и боязливая, вдруг ощетинилась и зарычала. Петр Иванович сказал:

- Укусит, оставь ошейник и уходи. Не могу я отдать собаку, пусть уж будет со мной, как-нибудь перебьемся. Николай Иванович понял, что возражать бесполезно и уехал. Собака и больной старый человек остались одни.

Передними лапами Водишка сама открывала дверь, а чтобы ее закрыть, Петр Иванович приспособил веревку, привязав один конец к ручке двери. С едой помогали соседи.

Приближалась весна. Лежа в кровати, Петр Иванович видел, как с крыши капельками падает талая вода. Думал о вечерней тяге на вальдшнепов. Скоро запоют глухари.

Болезнь не отпускала, становилось все тяжелее дышать, боли в сердце не прекращались. Однажды старику стало совсем худо. Приехал брат. Когда он вошел в комнату, Петр Иванович тихо стонал. Николай Иванович подошел к кровати. Больной открыл глаза.

- Плохо мне. В груди как каленым железом жжет. Видно, время пришло... Долго не протяну, - едва шевеля губами, произнес он.

Николай Иванович сел на стул и стал успокаивать брата:

- Потерпи, сейчас врач придет, лежи спокойно, не шевелись. Мы еще вместе с тобой пойдем в лес на глухариный ток.

- Нет, Коленька, не ходок я уже, не дойти мне до леса. А как хочется, и душа просит сладкого - на тяге последний разок постоять и Водишку послушать. Отвези меня в лес.

Приехал врач, сделал укол, но состояние больного не улучшилось, с каждым часом ему становилось все хуже. Петр Иванович лежал на спине с закрытыми глазами, едва шевелились его губы:

- Во-ди-шку мне, про-сти-ться с ней хо-чу.

Николай Иванович подошел с собакой к больному, взял руку брата. Петр Иванович ощутил дорогое, знакомое прикосновение четвероногого друга и едва слышно произнес:

- Во-ди-шень-ка, ми-ле-нь-кая, при-ш-ла... Хо-ро-шо, ты ря-дом...

Водишка виляла хвостом и старалась лизнуть хозяина в лицо. Николай Иванович удерживал ее за поводок.

- Ты, Коль, ни-ко-му не от-да-вай Во-диш-ку, до ко-н-ца жи-з-ни дер-жи ее. Она од-на была у ме-ня... слышь, до ко-н-ца... ни-ко-му...

Николай Иванович свободной рукой закрыл лицо. Слезы капали из-под пальцев. Перехватило дыхание, сжалось сердце. Боясь разрыдаться, он на цыпочках отошел к окну.

Был холодный весенний день. Небо одноцветно, серо и хмуро. Порывистый ветер монотонно раскачивал вершины деревьев. Водишка вдруг жалобно и протяжно завыла. От этих скорбных звуков у Николая Ивановича окаменела душа.

Когда солнце спустилось за лес, по проталинам потянул, хоркая, вальдшнеп. В лесной глуши запели глухари, а в пойме реки забормотали косачи. Но всего этого уже не слышал старый охотник.

После смерти Петра Ивановича я потерял Водишку из вида, но ее судьба не давала мне покоя. Однажды я отправился к Николаю Ивановичу, который мог мне рассказать о собаке.

- Водишка была удивительная выжловка, - начал рассказ охотник, - редкая умница и очень ласковая. Не встречал я таких собак, а как она была предана Петру Ивановичу, говорить нечего. Уйдет откуда хочешь, любой ошейник снимет и уйдет. После кончины брата я взял ее к себе, дождался осенней охоты и уехал в деревню, надеясь поохотиться с ней. Однако Водишка ни с кем в лес не ходила, а спущенная с поводка сразу же убегала в деревню, ложилась на крыльцо и ждала его, хозяина. Она все верила, что он придет.

Я понимал собаку, не ругал, терпел. Но никакие ласки, никакие хитрости не помогали. Случались дни, когда она сама убегала в лес и гоняла от зари до зари. Собака становилась нестомчивой, вязкой, и словить ее было невозможно. Часто оставалась в лесу на ночь. Однажды утром, это было в ноябре, помню, уже зазимок лег, вышел на крыльцо, посмотрел - собаки нет. Послушал, слышу гоняет - Водишка. Я взял ружье, патроны - и в лес... Прибежал, как глянул на след на дороге, так и обмер: "Мать родная, волка ведь гонит". Я трубить, стрелять, жалко собаку-то.... А сам все по следу бегу... Остановился, нет Б. Марковгона, тихо... "Ну,- думаю, - все, сейчас задерет..." Бегу дальше, ноги, руки трясутся, шапку потерял... Выбежал на полянку, а они по поляне кувыркаются. Вовремя приспел. Стрелять нельзя - собаку убьешь, тут я выхватил нож. То ли от волнения, то ли от робости никак не попаду ножом-то... Первый раз ударил, как в камень, а второй раз вогнал по самую рукоять... Гляжу, шерсть на волке вздыбилась, глазищи огромными стали, последний раз судорожно задергал ногами, и пена кровавая изо рта пошла. Тут и я испугался. Впервой волка убил, раньше не приходилось... Послушал Водишку - дышит. Ока как вцепилась ему в глотку, так и замерла, пришлось валенком разжимать. Разжал пасть, глянул -- еще больше испугался... Глаза у нее одного нет. Ухо разорвано, крови - страсть, и еще раны были. Идти она не могла, я взял ее на руки и понес. Иду, а кровь стекает по рукам на снег, так след кровавый и остался. Измучился я тогда, несколько раз отдыхал. Положу собаку на снег, а она еле дышит, тяжело, а терпит. Принес в дом, обмыл раны и намазал барсучьим салом.

Завечерело. Волк так и остался там на поляне ночевать. Нож в нем забыл второпях. Утром взял санки, соседа позвал, поехали и привезли серого.

Месяца два с рук кормил я Водишку. Оклемалась, на крыльцо выползла. Но плоха еще была. Бывало, ляжет и лежит. Видно, хозяина все ждала. Я как погляжу на нее, Петр Иванович мне сразу представляется, все внутри перевернется. В апреле, как снег сошел, выпустил я ее на двор утром, а днем пошел посмотреть - собаки нет. Я: "Водишка! Водишка!". Туда, сюда. Нет. В лес пошел, все исходил. Как в воду канула. Так и пропала, а может, погибель свою учуяла, вот и ушла в лес. Только ни у кого жить она не станет. Это не такая собака. Уйдет откуда хошь, - закончил свой рассказ охотник.

Мы помолчали. Я попрощался с Николаем Ивановичем и отправился домой. Ветер кидал в лицо капли дождя. Было холодно и одиноко. Нет больше ни друга, ни собаки.