Бой алабаев

Если из Ашхабада ехать на восток, то не пройдет полчаса, как попадешь в туркменский аул Геми.

Гостей усадили спиной к холодному Копетдагу.

Мы разговаривали о жизни, удивлялись пустыне, и вдруг хозяин спросил:

— А вы видели, как дерутся алабаи?

Сидевший рядом со мной русский поэт Валентин Сорокин, вопросительно взглянув, пожал плечами.

— Первый раз слышу, может быть, ты видел? — обратился он ко мне.

«Алабай» для моего уха не чуждое слово. В нашей деревне черно-белых охотничьих собак и частенько даже дворовых сук называют именно так. Оно дается не по породе собаки, а из-за окраса.

Что, это за порода — «алабай»?.. Или у вас всех собак так кличут? — спросил я.

Наше незнание, что такое «алабай», для хозяев явилось неожиданностью. Они глянули друг на друга, счастливо улыбнулись и живо заговорили между собой. Им, видимо, было странно видеть людей, которые не знают о бойцовых собаках.

— Правда, даже не слышали? — уточнил Ораз.

—  Нет, — смущенно признаюсь. — Я вообще не люблю, когда собаки дерутся. У меня волосы встают дыбом, как только они начинают рычать друг на друга.

— Э-э-э, — расхохотался Ораз. — Не любишь или боишься?

На правду не обижаются.

— Есть, наверное, и то и другое, — признаюсь я.

— Ну,тогда покажем гостям бой алабаев! — так Халназар по-хозяйски подытожил наш разговор.

Он вскочил с места с какой-то только ему присущей порывистой прыткостью и крикнул мальчишкам, крутившимся вокруг машин:

— Ребята, ведите алабаев!

— Ты хочешь посмотреть? — чуть слышно спросил Валентин Васильевич.

— Ну недаром говорят: гость — ишак своего хозяина. Нас не спрашивают…

— Да, — вынужден согласиться поэт.

Но я вижу, что спросил он, чтоб подбодрить меня. А у самого глаза, вон, так и сыплют искры.

Не хочется, чтоб собаки дрались. И все же нельзя отказаться от предлагаемого зрелища.

С двух сторон бархана, на котором мы сидели, словно по уговору, одновременно возникли две собаки. Это случилось так неожиданно, что я чуть не упал. Спас только Копетдаг, на который мы опирались спинами.

Вдруг стало тихо, мгновенно умолкли разговоры, так замирает в цирке оркестр перед рискованном пируэтом.

Надо было видеть, как держались собаки! Они словно вползли на вершину бархана. Влезли и остановились. По-видимому, они так знакомились, испытывали друг друга. Хоть бы один из них, по ошибке, бросил взгляд в сторону людей, жаждущих зрелища. Можно было подумать, что они никого не видят.

Прямые упругие лапы, продолговатые плотные туловища, широкие груди, плечи, массивные головы. Большие глаза, горевшие, как огненный шар, выпирающая широкая пасть, энергичные скулы. Все влекло к себе. А окрас… Окрас можно было сравнить с лошадью в серых яблоках, словно по белому прошлись черным узором.

Мы переглянулись с Валентином Васильевичем, не могли не поделиться восторгом: столь очаровали нас собаки.

— Какие красивые и гордые создания, — не скрывал я своих чувств.

— Их водить бы на выставку красоты, — согласился мой спутник.

И Халназар, который никак не мог налюбоваться зрелищем, заговорил:

— Это не простые собаки, это — алабаи, — он как-то смачно, точно пробовал вино, произнес: — Туркменские алабаи…

— На мировом рынке алабай чистых кровей ценится в десять—двадцать тысяч долларов, — сказал один из мужчин, по имени Какоу.

— Алабай самый лучший друг и помощник чабана. Приводит в трепет волков и шакалов.

— В холод — стойкий, а пустынный зной ему нипочем.

— В самый зной они роют песок, такой холодильник себе устраивают. Они умеют отдыхать.

— Днем, в жару отдыхают, а ночью глаз не сомкнут, — перебивая друг друга хозяева расхваливали своих псов.

А у меня в голове крутился вопрос, который я не мог не задать:

— Почему у них такие короткие уши и хвосты?

— Их обрезают, они мешают во время драки, — ответили мне. — Как только родятся щенки, так и обрезают…

Вот как… Выходит все продумано для драки, схватки.

— Зашевелились, — произнес кто-то.

Разговоры прекратились. Все кругом стихло. Глаза, не только глаза, но все внимание — вновь на собаках. Спокойно, точно по протянутому волосу, они приблизились друг к другу. Хотя шли они мелкими шажками, их поступь была твердой, энергичной. Туловища уплотнились, сжались, как луки, а головы, точно стрелы, готовые вот-вот сорваться, прыгнуть вперед. Они следили за каждым движением, не только движением, но и взглядом, чувствовали дыхание другого. Хоть бы разок взлаяли, рыкнули, как свойственно собакам, — ни звука.

Не лают. Однако открыли пасти. Порой сверкнут огромные клыки, будто сабля. Широкой подошвой передних лап они делают движение, словно хотят поймать летящих птиц. Они плывут по воздуху. Пасти открылись шире, на щеках кипит пена. Глаза налились кровью, сверкают, как горящие угольки.

— Не приведи, Господи, встретиться с ними, — прошептал я.

— Это так они готовят себя к схватке. Это психическая атака, чтобы напугать противника, — тоже шепотом произнес Халназар.

— Удивительно: они так близко стоят, но не бросаются друг на друга. Ох, и терпение же у них…

— Поэтому их называют алабай. Они же как профессиональные борцы… Сейчас начнут… Вот увидите, сейчас начнут… — усиливает напряжение Халназар.

И началось, Когда между ними оставался метр или полтора, они вдруг сильно уперлись задними лапами, а передние подняли высоко вверх. Однако один застыл на мгновенье в броске, а другой шустро схватил егоза горло. И стал раскачивать головой из стороны в сторону, начал рвать схваченное горло.

— Прикончит сейчас… Удушит, — не выдержал я.

— Не удушит! — улыбаясь, наслаждался схваткой Халназар. — Это только начало. Главная борьба впереди.

— Не надо было этой драки. Они ведь живые, — сердито говорю я. А глаза все равно на поле битвы. Чтобы придать сил алабаю оказавшемуся внизу, елозят руки, подергиваются плечи, хочется крикнуть: «А ну вставай, не сдавайся!»

— Ты не волнуйся за собак, — успокаивает меня благородный Халназар. — Лишь бы не было суждено нам видеть драки людей, кровавых войн государств…

— Оно-то так, люди не могут жить без войн, — соглашаюсь я. — Веками воюют. Никак не успокоятся.

Вдруг прижатый пес, внезапно присев, собрав силы, мгновенно очутился наверху. Широко разинув пасть, схватил за глотку своего соперника, которого я уже счел победителем…

— Юлбарс наверху, наш Юлбарс, — закричали, захлопали мальчуганы, собравшиеся в сторонке. Кулаки подняли вверх…

— Это сыновья нашего друга Какоу, — пояснил Халназар. — Спешат ребятки, рано еще торжествовать.

Валентин Васильевич, сидевший с другой стороны, время от времени тычет мне в плечо.

— Я тоже думаю — этот победит. А как по-твоему? Этот быстрый, плотный.

— Пока не знаю. Рано еще судить, — заявляю я. Будто что-то понимаю. Просто слышу каждое слово нашего хозяина. Валентин Васильевич не слышит его, он сидит с другой стороны.

— Знаешь, этот пес показался мне спокойным, сдержанным. Такими бывают борцы, уверенные в своей победе. Я за него болею. А ты?

В такие моменты неуместно ответить «мне все равно». Взволнованному, увлеченному человеку нехорошо показывать свое безразличие.

— Тогда я буду болеть за другого. Несправедливо же, если мы оба будем болеть за одну и ту же собаку…

Валентин Васильевич счастливо улыбнулся. Но его радость оказалась недолгой.

— Ай-ай-ай, — — выдавил он. С горечью потер ладонь о ладонь, мол, не вышло по-моему.

И сыновья Какоу с визгом и писком выразили свое недовольство. А их отец стал беспокойно гладить рукой по узорам ковра.

На вершине вечно кочующего бархана шла беспощадная схватка. Алабай, оказавшись снизу, несмотря на сжатое горло не считал себя униженным, а, ловко подпрыгнув оказался наверху. Он пытался встать на ноги.

— Не упускай, Акгуш. Крепко держи, не упускай, — стали подбадривать пса мужчины перебивая друг друга. — Ак-гуш…

«Акгуш… Значит, лебедь. Как красиво кличут собаку», — подумал я.

И в этот раз пес, что был прижат к земле, встал. Борьба продолжалась. Она становилась все яростней и жестче. Кто победит, кто будет побежден — на воде вилами писано — не угадаешь.

— Акгуш! Акгу-гу-уш… — кричали одни.

— Юлбарс… Юлбарс… — эти голоса стали громче.

Какая собака наверху, какая — внизу, казалось, даже сами хозяева не поймут. Порой нельзя было разобрать, где чья голова, чей хвост или лапа. Псы переплелись, словно витой аркан.

— Вот это да, — еще раз подтвердил свой восторг Валентин Васильевич. — Не думал, что будет такое зрелище!

— Собаки не дерутся, они лишь борются, только борются, — повторил я.

— Валентин Васильевич болеет за Юлбарса. А вы чьей победы желаете? — поинтересовался Халназар.

— Я за Акгуш. Только я пока никак не могу отличить одного от другого. Они одинаковые, пятнистые, как конь серый в яблоках.

— Это только поначалу так. Часто за рубежом все люди кажутся на одно лицо.

Это верно подмечено. Когда попадаешь в Африку, первые дни чернокожие люди кажутся одинаковыми. Удивленно думаешь: как они узнают друг друга, как отличают. И в Китае пришлось испытать подобное. Улица полна одинаково широколицых, узкоглазых людей. Конечно, такое впечатление только в первые дни. Затем глаз привыкает, и ты начинаешь различать, что один не повторяет другого, видишь своеобразие каждого.

Опять наступила тишина. Даже дыхания не слышно. Глаза — на поле боя. Рты приоткрыты. Значит, наступает решающая минута… Даже спокойно сидевший Халназар поднялся на колени, чтобы лучше видеть происходящее. Его черные, цвета черемухи, глаза сверкают, губы приоткрыты.

Оба алабая жмутся к земле, из последних сил борются, чтобы победить. У одного голова — внизу. А второй схватил его за глотку и жмет к земле.

— Он задушит его. Как бы не убил, — вновь обеспокоенно зашептал я.

Халназар расслышал мои слова и погрозил пальцем, мол, подождем. Все его внимание было устремлено на борцов.

— Разведите собак, Акгуш победил, победил же, — крикнул кто-то.

— Не спеши. Юлбарс еще не сдался, — возразил насупившийся Какоу. Хотя настроение у него испортилось, надежда еще жива.

— Чего они ждут? Юбларс ведь побежден, — с сожалением был вынужден признать Валентин Васильевич.

— Нет, нет еще, — остановил его Халназар.

В этот самый момент нижний алабай заскулил. Он уже не сопротивлялся.

Оказывается, ждали только этого момента. Все зашевелились, вздохнули полной грудью. Одни хлопали, другие вздыхали. Сыновья Какоу, вытирали слезы, шмыгали носами и скрылись в сторонке.

А победитель, оторвавшись от горла противника, выпрямился. Стряхнул с себя песок и грязь. Выпятил грудь. Высоко поднял голову.

— Собаки сами определяют победителя. Конец борьбы тоже сами уточняют. Побежденный скулит, таким образом, он признает свое поражение. Без этого нельзя останавливать борьбу, — объяснил Халназар, спокойно вздохнул и вернулся на свое место. Потом добавил: — В борьбе они сами хозяева. В отличие от людей они не умеют обманывать, подличать.

Наконец, поднял голову Юлбарс. Победителю хорошо, но нужно понять: каково побежденному? Чтобы встать, когда упал, чтобы уйти с поля побежденным, ой-ей-ей какая нужна сила воли.

Юлбарс тоже выпрямился. Выровняв стан, он тоже стряхнул с себя песок и грязь. И только потом взглянул на соперника, его голова опущена. Кажется, что глаза стали уже, уши обвисли. Он еще раз глянул на победителя, тихонько заскулил и отвернулся.

В ответ Акгуш тряхнул головой.

С двух сторон одновременно появились двое парней. Каждый подошел к своему псу и надел поводок. Хозяин Юлбарса, выражая свою досаду, концом кожаного поводка, зажатым в кулаке, замахнулся на Юлбарса. Казалось, тот даже не заметил вражду хозяина. Или же сделал вид, что не заметил…

Удивительным было поведение Акгуша, который узрел это движение. Он встал на задние лапы и бросился на того парня, оскалив свои огромные клыки. От неожиданности его хозяин упал, и пес потащил его. Однако парень крепко держал поводок. Только это и спасло хозяина Юлбарса. А не то, разорвал бы в клочья… Царапая землю, Акгуш лаял на обидчика своего соперника.

— Молодец, вот где истинные партнеры, — удивился Валентин Васильевич.

Нельзя было не согласиться с ним.

Борьбу собак, их поведение, отношение друг к другу надо было бы заснять. Заснять и показывать тем, кто затевает драки, находя удовлетворение, обижая, унижая других. Показать нашей молодежи, которая ни в грош не ставит человеческую жизнь, и великовозрастным недоумкам-забиякам. Хотя бы с собак они брали пример.

Смотри-ка, сколько боролись, хоть бы на одном появилась капля крови. Имея такие зубы… — удивлялся я. Но меня прервали. Перебивая друг друга, хозяева начали с гордостью расхваливать своих алабаев.

— Они не дерутся, а борются, — еще раз повторил Халназар.

— Хоть и четырехлапые, но у алабаев ум человека, — добавил Какоу. — А вот шакал одним укусом горло перегрызет…

— Такие они, туркменские алабаи, — делая ударение на каждом слове, заявил Ораз и выпятил грудь. Даже и собаки родной земли бывают дорогими…

Они говорили с какой-то необыкновенной гордостью.

Из каждого их слова, повадок, манеры поведения так и ощущалось чувство беспредельной гордости своей землей.

После этого дня прошломного времени. Проходят дни за днями. Они несут много встреч, знакомств. Но большинство из них стирается из памяти. А четвероногие существа, рожденные на свет туркменскими алабаями, — все стоят перед глазами, все не уходят.

Ринат МУХАМАДИЕВ, ноябрь 2002 года

Перевод с татарского Р. Фаткуллиной