Всех своих собак Григорий воспитывал со щенячьего возраста сам. "Ворованная собака или купленная, - говорил он, - это чужая: в любой момент удерет или покусает". Он испытывал удовольствие не только от добычливой охоты с поставленной собакой, но и от самого процесса натаски.

Удивлялись мужики-односельчане упорству и терпению Григория в собачьем деле. Бывало, едва закончит смену, поставит трактор возле дома, любовно оботрет его ветошью, хозяйке по дому поможет, собаку на поводок - и в лес.

- Как тебе не надоест с кобелями волыниться? - удивлялись мужики. - Так ведь вся жизнь пролетит - не воротишь жись-то. Может, по стаканчику оприходуем с устатку-то да повеселимся, а, Гриш? - предлагали они.

- Не-ет, - улыбался Стогов, - какой в водке прок? А вот собаку вовремя воспитать - это все равно, что жену, меньше забот и неприятностей потом будет. Да и охоту скоро откроют, успеть натаскать надо.

Хоть Стогову самому и не довелось воспитывать свою Зину, но оказалась она хозяйкой дельной, дети всегда ухожены, к мужу относилась с большим вниманием и лаской. Не безразличны были ей и увлечения супруга собаками, Григорий с удовольствием делился с женой своими заботами и радостями, и у него не возникало желания искать собеседника среди мужиков за стаканом горькой. Завидовали на селе бабы:

- И где ты, Зина, нашла такого не от мира сего мужика? Трезвее его на селе днем с огнем не сыщешь. Наши-то - не успеешь оглянуться, как уже бухие, черти.

- Там, где и вы, бабоньки, на базаре, - отшучивалась Зина, - только вы нашли в праздники, а я в будни.

Все, вроде, у Стоговых шло хорошо, только вот начала преследовать их одна напасть. Который уж год уводили со двора натасканных, готовых к охоте собак. Как только получит Григорий со своим питомцем полевой диплом, так собака исчезает бесследно. Стогов стал злым, недоверчивым, в каждом сельском мужике видел теперь соучастника злодеяния. Трактор по нескольку дней простаивал возле дома, а если и выезжал Григорий на работу, то ненадолго и возвращался домой "косым". "Слыхали? У Зинки мужик-то запил, - судачили по селу бабы. - Знать, все мужики одинаковы". На правлении поговаривали, что пора заняться воспитанием Стогова. А Зина за мужа горой: "Ничего, пройдет. Не успел мужик выпить, как уж давай его воспитывать. Чего ж не воспитываете других "артистов", которые с утра до вечера "выступают"?"

В душе она сама переживала о пропаже не меньше мужа, но его старалась успокоить.

- Что ты мучаешься? - говорила она. - Уж раз не везет, значит, подождать год-другой нужно... И вообще, зачем тебе чистокровные собаки? Трех подряд увели, и другую заведешь - уведут. Видать, прицелились к тебе.

- Найти бы гада, выдернул бы я ему ноги, - зло гудел Григорий.

- Гриш, а ты попробовал бы полукровку натаскать и охотился бы с ней в свое удовольствие. На беспородную-то кто польстится?

- "Полукровку"! - возмущался Григорий. - Что ты понимаешь? Кроме азарту, я еще и красоту работы собаки люблю, голос, когда зверя гонит. А дворняжка, она и есть дворняжка.

Но сколько ни доказывал Стогов жене, что из беспородной собаки не сделать настоящей охотничьей, слова жены все же запали ему в душу. Стал он волей-неволей подумывать: "А что если и впрямь попробовать полукровку?" Начал Григорий приглядываться к сельским дворовым собакам, но так и не привлекла его внимания ни одна из них.

Однажды гуляли Стоговы в троицын день у брата Григория в соседнем селе. Праздник летний, веселый. Сходили в лес, завязали березкам косички на счастье. Вернулись к обеду, посидели за столом, выпили, закусили, поговорили о жизни, попели "Златые горы", и Григорий вышел на волю из пропахшей стряпней избы покурить, проветриться.

На лужайке возле крыльца Стогов обратил внимание на небольшого рыжего вислоухого кобелька. Пес усердно обрабатывал голую кость. Григорий стал внимательно наблюдать за псом, удивляясь его усердию и крупным белым зубам.

- А ну, поди сюда, - позвал Стогов. Пес прекратил возиться с костью и умными глазами уставился на незнакомца.

- Ну, иди, иди ко мне! - повторил Григорий.

Пес схватил кость, отнес ее в конуру и подбежал к Григорию.

- Ишь какой смышленый! - ласково заговорил Григорий с кобельком. - Косточку жалко? Верно, раз твоя - никому не отдавай. Ну, иди к своей косточке.

Пес мигом - в конуру, выволок кость, устроился на том же месте и с еще большим остервенением стал ее грызть.

- Сень, что это у тебя за пес? - спросил Григорий у брата.

- Да так, домовый. Дружок.

- Домовый. А откуда он у тебя?

- Да прибился в прошлом году, вот и живет.

- Сень, подари его мне.

- Да бери, - раздобрился Семен. - Больно он хорошо цыплят стережет. Как только увидит ястреба, то следит за ним, пока не улетит разбойник. А уже если хищник отважится броситься на цыпленка - головы не сносить. Пес его мигом выпотрошит.

С этого дня у Стоговых впервые стал жить беспородный пес. Григорий дал ему кличку Домка - от слова "домовый".

Домка оказался на редкость смышленым. Быстро стал понимать все команды, исполнения которых требовал от него хозяин. Но сколько ни бился Григорий, так и не мог заставить Домку гнать зверя по следу голосом, как это делают гончие псы. Не давалась Домке наука отыскать белку или куницу и держать ее до подхода хозяина. И та радость, которую доставлял Домка в период общей дрессировки, сменилась у Григория горьким разочарованием.

- Ну, что я говорил, - делился Григорий с женой, - дворняжка, она и есть дворняжка. Не получится из Домки охотничьего пса.

- Не торопись, - успокаивала Зина, - сам же говорил, что в натаске охотничьей собаки нужно терпение.

- Да что ты заладила: "терпение, терпение"! - огрызнулся Григорий. - Я же вижу. Нет, нечего время терять, кончать надо...

- Ты что, ликвидировать задумал?! - всполошилась Зина.

- Ты с ума сошла. Сведу обратно к Семену, пусть у него живет.

- Оставь, Гриш, пусть лучше у нас кур караулит, больно гоже это у него получается.

И Домка стал стеречь кур, а позже научился загонять скотину на двор. И делал он это с превеликим удовольствием. Из большого деревенского стада мигом выбирал своих овец и так их гнал до самого хлева, что те четверть часа не могли отдышаться. Корову пес загонял спокойно, словно понимая, что с тяжелым выменем бежать ей трудно.

Как об охотничьем псе Григорий и думать о Домке перестал, снова решил завести чистопородного щенка.

Как-то в конце октября направился Стогов в лес, чтобы вырубить а чернолесье пару слег для загородки. Увязался за ним и Домка. Вырубив слеги, Григорий собрался тащить их домой, как вдруг услышал крики мужиков и треск сучьев. Стогов сразу понял, что кто-то спугнул кабанов, и теперь они ломятся вдоль ручья в его сторону.

Через несколько секунд Григорий увидел огромного секача с самкой. Звери тоже заметили его, на мгновение остановились. Самка нехотя свернула в сторону, а секач бросился напролом, стараясь с первого удара сбить человека. Пятясь назад, Григорий упал и выпустил из рук топор. По инерции секач пробежал мимо, с рыком развернулся и бросился на лежащего. Не добежав до Григория несколько шагов, кабан взвизгнул и завертелся на месте. Между задних ног кабана, вгрызаясь в тело, висел Домка. Стогов схватил топор и всадил его острое лезвие в череп обезумевшего зверя. Кабан рявкнул и замертво рухнул в ручей вместе с Домкой.

Так и пошло. Ушел как-то от охотника подранок, крупный кабан. Домка разыскал его, тем же приемом остановил, а Григорий спокойно прикончил зверя. Повадился в картофельную пору к колхозным буртам кабан-одинец. Не столько съедал клубней, сколько раскатывал по полю, задавал лишней работы. Бригадир умолял Стогова уничтожить хулигана, даже наряд, как на работу, выписал. И снова Домка и топор Григория сделали свое дело.

О бесстрашной собаке узнала вся округа. Особенно одолевали браконьеры. Такой пес им позарез нужен - без выстрела, без шума, а мяса куча. Приезжали охотники даже из города, предлагали большие деньги, на них можно было купить любую кровную собаку. Григорий оставался неумолим. "Нет, - говорил всем, - друга никогда не продам".

Ничего этого Домка не знал. По ночам спал в теплой конуре у крыльца, видел во сне ненавистных кабанов. Шерсть на загривке поднималась, и он злобно рычал. Спал Домка чутко. Если кто подходил к дому, заливался звонким лаем, чтобы слышал хозяин. И все же Домку украли.

Выбеливая простуженную землю, всю ночь сыпал снег. В эту ночь Григорий спал беспокойно. Снились ему какие-то кошмары. Он часто просыпался, какое-то время смотрел в темноту, прислушивался и незаметно снова засыпал.

Григорий проснулся раньше обычного, и ему почудилось, будто где-то повизгивает собака. Он вспомнил, что и во сне слышал точно такие же звуки. Они стояли в ушах настолько отчетливо, что Стогов не мог поверить тишине, еще раз внимательно вслушался.

Подгоняемый каким-то внутренним волнением, Григорий встал, спешно оделся и вышел из дома. Множество собачьих следов на снегу и отчетливые впадины чьих-то кожаных сапог сразу бросились в глаза. В конуре Домки не оказалось, только огрызок ремня, на который был привязан пес, одиноко болтался на ветру. Стогов похолодел: "Неужели украли?" Григорий вспомнил, что воры без шуму уводят любого самого злобного кобеля с помощью пустующей суки. Судя по следам какой-то собаки, Домка, видно, попался на эту приманку...

Увлеченный вертлявой сучкой, Домка потерял осторожность и не успел опомниться, как сильная рука схватила его за шиворот, сунула в холщовый мешок, который небрежно кинула за спину. Он старался освободиться: скреб лапами пыльную ткань, угрожающе рычал, но, почувствовав, что все старания напрасны, перестал сопротивляться. Всю долгую дорогу Домка скулил. Наконец скрипнула калитка, и мешок опустили на землю. Также за шкирку выволокли Домку из мешка и посадили на прочный поводок в заснеженном огороде, возле дырявой конуры, в которую сыпал снег и врывался студеный ветер. Домка проскулил в одиночестве весь оставшийся день и целую ночь. Днем у огородного плетня остановились двое. Говорили, что Ванька хвастал, будто приобрел дельного кобеля-кабанятника, а тут и смотреть-то не на что, рвань какая-то, кабану на один укус. Видать, разыграл Иван, посмеялся, юморист, мяса обещал добыть, сколько хочешь. С этим заморышем крысу на скотном дворе не задушишь.

В огороде появился Иван в ушастой шапке и распахнутом полушубке. Домка мигом спрятался в дырявую конуру. Иван нагнулся и молча подсунул миску с едой. Пес злобно бросился на руку. Иван успел отдернуть руку и загудел:

- У-у, злобный, черт, маленький, а злой. Ты что, сбесился что ль, на людей бросаешься?

Домка смотрел на него злыми глазами.

- Ничего, привыкнешь, - продолжал Иван. - Денька два-три голодом посидишь у меня, потом руки лизать будешь, бешеный.

- Привет, Иван! Смотри, а то загрызет, - пробасил мужик в телогрейке. - Этот, что ль, волкодав-то? - Оба мужика захохотали.

- Он самый, - кивнул Иван. - Злой, черт. Вишь, даже на меня бросается, а уж на кабанов-то и подавно. Видать, не соврал свояк. - Иван много слышал о Домке от родственника, который жил по соседству с Григорием Стоговым.

У плетня продолжали хохотать.

- Чо хохалитесь? Сами потом просить будете.

Мужики насмешливо глядели на рыжего пса и что-то между собой говорили. Иван запахнул полушубок и ушел с огорода. Двое суток никто не подходил к конуре. Домка боролся с тоской, голодом и стужей. Днем он вглядывался в прохожих, нюхал воздух, надеясь уловить запах хозяина, а ночью жалобно скулил, раскапывал лапами снег и, спрятавшись в ямку, пытался согреться. Очень хотелось есть. Домка подходил к миске с закостеневшей едой, которую принес ему Иван, но улавливал его запах, недовольно ворчал и отворачивался от миски.

Иван пришел в огород на третье утро с ружьем за спиной.

- Ну что, поумнел? - сказал он, отвязывая поводок от яблони.

На этот раз Домка не огрызнулся.

- Вот так, ишь какой смирный стал, а то кусаться вздумал, - говорил Иван. - Счас пойдем на болото, там и кусай кабанов сколько влезет.

И Домку повели в лес на охоту. На ходу пес быстро согрелся и забыл про голод. В конце деревни к ним присоединились двое мужиков-насмешников.

На опушке леса Домку спустили с поводка. Он побежал вперед и начал принюхиваться к незнакомому месту. В замерзшем болоте следов было много: заячьи тропы, лисьи цепочки, мышиные штрихи. Домка отмечал их чутьем и больше не обращал на них внимания.

Вдруг резкий кабаний дух ворвался в нос. Шерсть на загривке поднялась. Понюхав след, Домка оглянулся на шедших сзади людей: хозяина среди них не было. Кабан шел быстро, снег вдоль следа был разбросан по сторонам.

- Э-эй, эй! Вот-вот, давай! - подбадривал Иван.

Но Домка не двигался с места. Не переставая кричать: "Э-эй, эй! Вот-вот, давай!" - Иван подошел совсем близко. Почувствовав его неприятный запах, Домка отошел в сторону от кабаньего следа и демонстративно поднял ногу на ствол сосны. Как ни кричал Иван, как ни подбадривал, Домка не проявлял к кабаньему следу ни малейшего интереса.

Вскоре охотники подняли с лежки трех кабанов. Звери бросились в чащу. А Домка сделал вид, будто их не видел. Иван рассвирепел, хотел ударить пса сапогом, но тот увернулся и бросился прочь. Иван вскинул ружье и выстрелил. Домка, почувствовав, как что-то жесткое шлепнулось в дерево рядом с его головой, кинулся в чащу...

Стогов не выходил из дома, валялся на диване, много курил. С тех пор, как исчез Домка, Григорий потерял всякий интерес к охоте, спать ложился рано и, глядя в потолок, думал о Домке. Где он теперь, горемычный? Уже месяц как пропал. Может, коротает студеные ночи где-нибудь на цепи или бродит по свалкам в поисках пищи.

Однажды вечером Стогов услышал какой-то писк у крыльца.

- Зина, слышишь?

- Что слышишь? - спросила жена.

- Писк слышишь? О, опять!

- Наверное, соседский кобель шастает у крыльца.

Стогов торопливо оделся, подгоняемый каким-то предчувствием, открыл дверь крыльца. В проеме показался Домка. Жалобно попискивая, он прижался к ногам хозяина и боязливо озирался по сторонам, будто за ним кто-то гнался. Григорий взял Домку на руки, сунул под полушубок и прижал к груди худое дрожащее тело четвероногого друга...

Всю ночь окна в избе Григория Стогова сияли, разливая свет по студеному снегу, дразнили мороз. Но Домке теперь он был уже не страшен.