.."Адъютантом" его прозвали с легкой руки егеря-натасчика. Шутливая кличка пристала к собаке, вытеснив настоящую, внесенную в племенные книги и выставочные каталоги, и иные охотники до сих пор думают, будто никакого другого имени у Адъютанта и не было.

Историю с "крестинами" мне рассказал старый наш судья и кинолог Егор Иванович, советовавший приобрести Адъютанта у прежнего владельца.

- Чем со щенком возиться, растить его, натаскивать - берите готовую собаку! - убеждал Егор Иванович. - Кобелю всего три года, вся работа у пса еще впереди, а он уже два диплома второй степени с девятнадцатью баллами за чутье имеет... Хорош? Хорош! А стиль, стиль какой!

- Да, но собака была в чужих руках...

- Пустое! Адъютант доверчив, мягок... На охоту с ним сходите - сразу общий язык найдете. У хорошей легавой хозяин не тот, кто кормит, а тот, кто стреляет из-под нее. Убедил меня Егор Иванович. Взял я у него адрес владельца Адъютанта и в ближайшее воскресенье отправился за собакой.

Дверь мне открыл пожилой, с нездоровым, желтым, словно изжеванным лицом человек. Трудно бывает иной раз начать разговор. Я расставался с собаками, знаю, какое гнетущее чувство вины перед бессловесным четвероногим другом сжимает в такие минуты душу! А здесь человеку предстояло вдобавок порвать еще одну живую связь с дорогим, прошлым...

Выручил нас Адъютант. Есть у иных сеттеров любопытная черточка: если в дом вводят нового человека, они, словно желая доставить удовольствие хозяевам, принимаются ласкаться к гостю. Принялся ласкаться и Адъютант, доверчиво подставляя для поглаживания длинную, сухую голову и упругую спину.

Кобель был хорош, он понравился мне с первого взгляда. Немного лещеват, правда, был, но вся повадка, огненный глазок, глубокая грудь, плечо - словом, вся стать говорили о редкой крови.

Я вспомнил знаменитого деда Адъютанта, выпестованного Егором Ивановичем.

- Дедушка! Вылитый дедушка! - сказал я.

- Да. Похож, - качнулся из стороны в сторону хозяин дома и захрустел пальцами. - Вы не сомневайтесь. Собака породистая.

- Уж вы сами в обществе все оформляйте! - не глядя мне в глаза, сказал человек с изжеванным лицом. - Не хочется мне ехать туда... Трудно, понимаете...

- Понимаю, - кивнул я. - Ну, давайте простимся. И знайте: придет охота пострелять, мы с Адъютантом всегда...

- Нет уж... - передавая мне поводок и отворяя дверь, криво усмехнулся хозяин дома. - Отохотился я... точка.

Я вышел из темного подъезда на солнечную улицу. Был конец февраля. Морозило. Сверкали снежные искры. Свет, шум, веселый воскресный говор прохожих отодвинули и заглушили неясную тревогу.

- Начинаем новую жизнь, Адъютант? А? - весело окликнул я собаку.

Адъютант, знай себе, тянул, прихватывая веселые запахи улиц.

Мы живем в центре города, на грохочущей, полной рева машин, магистрали, но Адъютанта, недавнего обитателя окраины, этот грохот и непрерывное дребезжанье оконных рам не смущали. Он легко привык к новому дому. Место ему отвели в коридоре, в теплом углу, где не дуло из двери.

С нетерпением ждал я весны, прилета птиц, чтобы посмотреть Адъютанта в поле. Все пытался представить себе тот день, когда, зайдя на ветер, оглаживая взволнованного красавца, отцеплю карабин, и, заговорщически шепнув: - Ищи! Ищи! - пошлю собаку в заветное бекасиное болотце.

Так дожили мы с Адъютантом до двадцатых чисел апреля, до своей праздничной поры. Только вот праздник вышел не праздник, а сплошное недоразумение, и вернулся я с заветной болотники с таким чувством, будто при всем честном народе дураком назвали, и пришлось смолчать.

Во-первых, Адъютанта напугали болотные сапоги. Он упорно не желал подойти ко мне, забился под стол, и его пришлось оттуда извлекать за шиворот. Во-вторых, на улице кобель никак не шел рядом, а тянул, задыхаясь и ошалело косясь на мои ноги, тянул с такой силой, что поводок врезался в руку чуть не до крови. И, в-третьих, на болотнике собака не ринулась в поиск, а отскочив на подходящее расстояние, легла, отрешенно оттянула уши и лишь глядела с тоской, как ее посылают за птицей, но не двигалась с места.

С горечью следил я, как вдали передвигалось нечто скрюченное, неуклюжее, жалкое, всученное мне под видом испытанного полевика.

В порыве гнева и досады я бормотал: - Хоть бы ты отстал, хоть бы ты потерялся, треклятый! Мне ясным представлялось теперь, что собака испорчена и что я стал жертвой мелкого обмана. Подойдя к билетной кассе, я оглянулся. Адъютант был со мною. Он испуганно стоял шагах в пяти, не решаясь даже вилять опущенным хвостом, лишь в робкой надежде слабо шевеля кончиком его, и тоскливые глаза собаки, казалось, говорили: - Я понимаю, что не нужен тебе... Но может быть... Ведь ты один у меня в целом мире... Позови!

- Не может быть! Неужели так испорчен? - расстроено воскликнул, выслушав мой рассказ о поведении Адъютанта, Егор Иванович. - Но когда же? Когда его испортить могли? Я в прошлом сентябре кобеля видел. Помните, я говорил? Отлично работал! Может быть, случайность? Он здоров был?.. Здоров?.. Не понимаю!

Старик был удручен. Он вызвался съездить вместе со мной, чтобы еще раз проверить Адъютанта. Съездили. Егор Иванович поник.

- Завтра же буду у прежнего владельца! - выругавшись, сказал он. - Все выпытаю! Но прежнего владельца Адъютанта Егор Иванович не нашел. Соседи ответили старику, что жилец, державший собаку, уже с месяц как в разъездах и когда вернется - неизвестно.

Егор Иванович после неудачного похода заявился прямо к нам.

- Послушайте, - обратился он, - а вы ружье Адъютанту показывали?

- Нет...

- А ну-ка, достаньте!

При виде ружья Адъютант заметался по комнате, бросился под стол, выскочил, ринулся к дивану и как-то боком просунулся под него.

Егор Иванович мрачно проследил эти метания.

- Все ясно, - сказал он. - Прежний владелец когда-то успел кобелю заряд всадить... Теперь, пожалуй, не исправишь Адъютанта. Стреляные собаки редко исправляются. Отдавать вам его надо... Я отчасти виноват, расхвалил кобеля, я и помогу вам.

Несколько дней прошло в беспокойных и противоречивых раздумьях.

Я не мог надеяться, что смогу исправить Адъютанта. Лучше всего было бы, конечно, избавиться от собаки, завести другую и не терять даром приближающийся сезон. Так диктовал разум.

Но тут восставали чувства. Из прошлого выплывал облик человека с изжеванным лицом и блудливыми глазами. Мне казалось, что расстаться с Адъютантом - значит признать свое бессилие перед мелким пакостником, уступить в чем-то, пусть в малом.

А на Адъютанта было больно смотреть. Пес в эти дни притих, сделался незаметен и уже не разваливался, как прежде, возле стола, а все лежал на подстилке и ел плохо, мало, будто стыдился незаработанного хлеба.

Но разве он был виноват в своем пороке? Измученный сомнениями, я не знал, как же лучше поступить. В эту пору снова появился Егор Иванович. Появился с новостями. Совершенно случайно столкнулся старый судья в охотничьем обществе с каким-то человеком - очевидцем дикой расправы над Адъютантом.

Поздней осенью, когда уже вставал ледок, прежний владелец пса взял его на утиную охоту. Уже это одно говорило, какой был охотник: ведь, Адъютант даже по боровой дичи не натаскивался.

Но что еще хуже - веселая, пьяная компания, собравшаяся в тот день, принялась спорить, пойдет собака в ледяную воду или не пойдет.

- Не пойдет? - петушился хмельной владелец Адъютанта. - М-мой п-пойдет! Ув-в-видите!

И когда кто-то подстрелил чирка, скомандовал:

- Адъютант, а-п-пор-р-рт!

Кобель сунулся в воду, но отскочил, как ужаленный.

- Ах, ты так! Схватив скулившую собаку за шиворот, владелец с размаху бросил ее на глубину.

Ошалелый Адъютант выбрался на берег, но тут же снова был спихнут в воду.

Захлебываясь и еще шевеля сведенными судорогой лапами, кобель выплыл. Он почти обезумел от ужаса, уже не подошел к хозяину, а пустился прочь.

- Стой! Кобель мчался.

Не успел никто опомниться, как дикая брань пьяного внезапно оборвалась, он вскинул ружье, щелкнул курками и выстрелил. Раз... Другой...

Отчаянный визг Адъютанта отрезвил кое-кого из компании. Ружье у стрелка вырвали. Вертящуюся на месте собаку поймали, осмотрели. Ранение, к счастью, оказалось не опасным, но кобель выл, порывался бежать и дрожал всем телом.

- Вот у какого подлеца Адъютант был! - свирепо теребя бородку, закончил Егор Иванович. - Мало ружье у негодяя отобрать, из общества выгнать его надо было! А лжив-то насколько, труслив-то... На имени жены спекулировать не посовестился, собаку сбывая! "Жена у меня умерла... Ухаживать за кобелем некому..."

- Успокойтесь, Егор Иванович!

- Как тут успокоишься?! Ну, попадется мне этот тип, я его прославлю! Я его разрисую, голубчика! Да!.. Кстати, я ведь не расстраивать вас забежал. Нашлись желающие взять Адъютанта. Пожилая пара. Живут в достатке. С собакой нянчиться станут. Лучшего варианта не выдумать. Записывайте их адрес и везите кобеля. Тут недалеко...

- Вот и настало время принять решение, - подумал я, - и привлек к себе собаку.

- Да вы чего! Вы чего головой качаете? - не выдержав молчания, неуверенно спросил Егор Иванович. - Вы что?.. Или...

- "Или", Егор Иванович! - отрезая все пути к отступлению, сказал я. - Не могу. Не отдам Адъютанта. Пусть глупо это, пусть смешно, пусть я хвастуном покажусь, но не отдам. Постараюсь исправить пса. Все.

- Ну...

Старый судья встал с места, выпрямился, дернул бородку, а потом широко раскрыл объятия, шагнул вперед и сжал мои плечи:

- Спасибо!.. Ну, спасибо, дорогой!.. От всего сердца спасибо!.. А если удастся тебе...

- Полно, Егор Иванович, - сказал я. - Просто нельзя мне поступить иначе.

По совету Егора Ивановича я не беспокоил Адъютанта до конца июля. За это время собака "отошла", весенняя наша размолвка стерлась в ее памяти, и кобель стал по-прежнему весел и доверчив. В конце июля я взял отпуск и уехал за Клин натаскивать Адъютанта по боровой дичи.

Егор Иванович рассуждал так: - Леса кобель не знает, никаких неприятных ассоциаций у него не возникнет, а нападет на тетеревиные выводки, на поршков, должен пойти. Не погибла же в нем охотничья страсть, а притушена только! Вот и надо потихоньку раздуть огонек...

Уходя с Адъютантом в лес, я не надевал болотных сапог, не брал ни охотничьей сумки, ни рюкзака. Не очень приятно было шагать по высокой, рослой траве опушек в тапочках и противно облепивших ногу, мгновенно намокших брюках. Не весело было завтракать слипшимся, в табачных крошках, ломтем черного хлеба, сунутым на ходу в карман. Не враз отыскивалась вкусная родниковая вода, когда хотелось пить.

Но я терпел, помня наказ Егора Ивановича: ничто на первых порах не должно напоминать Адъютанту об охоте: ни сапоги, ни рюкзак, ни фляга.

Чуть миновал поля, добрался до опушек с брусничными кочками, с мелким березнячком по закраинам и островками ольхи - тут птица и держится. Пускать собаку!

Ох, что было с Адъютантом, когда сквозь запахи трав ударила в чутье первая острая волна другого, волнующего запаха!

Адъютант не ждал ее. Не был готов к работе. Не понял, наверное, в первый миг, откуда здесь это. Растерялся, окаменев на месте и ловя ветер, озадаченно, недоверчиво покосился в мою сторону и снова, насторожив уши, повернул голову туда, откуда наносило дразнящий обоняние запах...

Адъютант знал, конечно, - перед ним затаились птицы, и страсть звала пса вперед. Но его память хранила и другое. С птицами инстинкт собаки прочно связывал представление об охоте, и значит, - выстрел, а значит, - и острую боль.

Адъютант опять посмотрел на меня.

Я осторожно подошел к собаке. Адъютант, вывалив прикушенный язык, перевел глаза на какую-то невидимую мне точку.

- Вон там! - говорили собачьи глаза. Ласково, чуть касаясь мокрой шерсти, я погладил Адъютанта по спине.

Сказать: "Ищи! Вперед!"? Нет, Адъютанта эти слишком хорошо знакомые слова могли испугать.

- Попробуй, а? - шепнул я.

- Но ведь там - птицы! - ответил пес взглядом.

- Ничего, попробуй! - ободрил я.

На мне не было сапог, я не держал в руках ружья, вокруг нас не болото расстилалось, а молчал завороженный зарей лесок, и Адъютант, беззвучно передохнув и спрятав язык, решился.

Он вел медленно, медленно и если терял, то вновь отыскивал запах.

- Ну, Адъютант... Ну, родной... Ну! Адъютант натолкнулся на невидимую мне стену, уперся в нее, и медленно поднятая для следующего шага собачья лапа так и застыла, уже не опускаясь на землю.

- Иди! - крикнул я.

Старка взвилась в воздух за три метра от нас, с испуганным квохтаньем полетела низом к березовой рощице.

Адъютант вздрогнул, оторопело присел, но тут же с азартом рванулся за маткой.

Чок-корда осадила кобеля. Он тянул, мечась из стороны в сторону, норовя перехитрить беспощадный ремень, и догнать, догнать, догнать добычу.

Я отвел упирающегося Адъютанта на ветер и, немного успокоив, разрешил снова двинуться в поиски. Теперь Адъютант не медлил. Одержав первую победу, он спешил. И не просто спешил, а норовил "челноком" захватить как можно больше простора.

Крепко держа Адъютанта за ошейник, я заметил, где зашевелилась трава, и покрыл тетеревенка ладонью. Птенец закатил замутненные предсмертным ужасом глаза. Покрытое первым пухом тельце билось, как пульс больного ребенка. Адъютант жадно раздувал ноздри, привставал на задние лапы, жарко хакал на руку, норовил прихватить птенца зубами.

- Еще что? - строго спросил я. - Ни-ни, брат! Ты свое дело сделал, посмотреть можешь, а больше - извини...

Вернулись мы в девятом часу. За утро Адъютант разыскал шесть тетеревиных выводков. У меня пальцы дрожали и по лицу плавала самая, наверное, глупейшая улыбка!

Как-то, едва вернулись мы с Адъютантом из леса, возле избы остановился колхозный грузовик и шофер окликнул хозяйку:

- Бабушка Аня! Твой жилец дома, аи нет? Вот, приятеля ему привез.

Я бросился к открытому окну. Над кузовом полуторки возвышался в своей неизменной брезентовой курточке и егерской шапочке Егор Иванович. В обеих руках старик держал туго натянутые поводки, а через борт выглядывали морды нетерпеливых, измученных дорогой легашей. Меня ветром вынесло на крыльцо:

- Какими судьбами?! Вот радость, так радость! Ссадили собак, стащили огромный рюкзак, мешки с кормом, заплатили шоферу и встали друг против друга, улыбаясь и тиская плечи, товарища.

- Не ждали?

- Не ждал! Вы бы хоть письмо...

- Да я собрался-то - за один день! Думал попозже приехать и один, а тут пристали любители - позанимайтесь с нашими собаками, - подготовьте к состязаниям, ну я и не стал медлить. Раз-раз, и в путь.

Хорошо в поле одному с собакой, а еще лучше, когда рядом умный, опытный друг. Егор Иванович понаблюдал Адъютанта и остался доволен.

- Ну-с, а теперь продолжим образование, - сделал он вывод.

- Будьте любезны, батенька, с завтрашнего дня натягивать сапоги. Хватит ноги мочить в тапочках.

Сапоги, как мы оба и ожидали, обеспокоили Адъютанта.

- Когда вы Адъютанта дома оставляете, вы как с ним прощаетесь? - спросил Егор Иванович.

- Рукой машу: "До свиданья, мол..."

- А он?

- Рвется к выходу.

- Ну, вот. Помашите ему рукой, и пошли. Но дверь не запирайте...

Возле прогона, ведущего к лесу, мы оглянулись. Адъютант стоял на крыльце и пристально следил за мною. Он нагнал нас, не успели мы свернуть за угол и сделать с десяток шагов. Не выдержал! Охота поискать тетеревов оказалась сильнее боязни сапог. А может быть, Адъютант считал, что сапоги не так уже опасны...

За сапогами пришел черед ружья.

Поступали мы по-дедовскому испытанному способу. Я уводил собаку работать, а Егор Иванович шел метров в пятистах за нами, держа двустволку наготове. Адъютант и не подозревал, что мы не одни, добросовестно обыскивал опушки, а когда делал стойку и поднимал дичь, я давал знак Егору Ивановичу и тот стрелял в воздух.

Постепенно Адъютант перестал обращать внимание на далекие выстрелы и тогда Егор Иванович начал подходить ближе, день за днем сокращая расстояние и порой стреляя дуплетом.

Адъютант оставался спокоен. Привык, что за взлетом птицы где-то гремит выстрел, не принося ему никакого вреда, и теперь даже не вздрагивал.

- Егор Иванович, а ведь...

- Погодите! - останавливал Егор Иванович. - Это не все. Нынче вечером я подойду к собаке вплотную и отдам ружье вам. Отстреляете из-под Адъютанта петушка. Глядите, не промажьте. Надо, чтобы птица упала на виду у Адъютанта. Главное - не волнуйтесь...

Наставил меня, прищурился и засмеялся: "Вот когда у вас руки ходуном пойдут". Лукавый старик Егор Иванович.

Я, не глядя, на ощупь проверил, спущен ли предохранитель, цевье ружья плотно легло на левую ладонь.

- Иди!.. Адъютант подался вперед, два тетеревенка поднялись разом, один мелькнул влево и упал тут же, а второй потянул по прямой между раздвоенным стволом березы и я положил его метров за пятнадцать.

- Черт! - выругался Егор Иванович. - Одного мало было. Ну, чего ждете! Посылайте, пусть подает.

Адъютант принес обоих тетеревят, измазанная кровью облепленная пухом пасть его дышала яростно, в глазах горели огни.

Я мог быть доволен. Одно беспокоило: Адъютант по-прежнему боялся воды. Он не купался, как другие ирландцы, лужи обходил, ручейки и канавки перепрыгивал, а по болоту передвигался еле-еле. Мыть его тоже было мучением.

- Неужели эта боязнь неизлечима? - не раз думал я. - Неужели Адъютант так и не станет универсалом?

Я уже забыл, как ликовал, добившись, чтобы кобель работал по боровой дичи. Хотелось большего!

Но на следующее лето Адъютант с первого же выезда показал, что желаниям моим сбыться не суждено. Заставить собаку действовать в мокром болоте или войти в воду оказалось невозможно...

Кто живал на калининщине, тот знает тамошние луговые речки. Неширокие, медлительные, поросшие вдоль илистых берегов камышом и осокой, текут они, покачивая сердцевидные, глянцевые листья белых и желтых лилий.

Но главная прелесть тут в прибрежных кочкастых лугах. Они почти сухи, открыты, и любителю пострелять по бекасам и дупелям лучших мест не выискать. Что говорить, если и Адъютант иногда соглашался здесь работать и показывал отличный челнок!

Я порою выбирался с собакой в луга и бродил в них до самых сумерек.

Как-то пуделял я однажды из-под Адъютанта целый вечер, и до того расстроился, хоть совсем охоту бросай.

Всего обидней было, что кобель-то не в пример мне работал на совесть: лето стояло жаркое, кочкарники пересохли и Адъютант распластывался в галопе, как одержимый, закатывая стойку за стойкой.

Меж тем вечерело. Огромная алая капля солнца скатилась с неба, разбилась за бором о землю и растеклась над вершинами деревьев, залив полгоризонта. Пора было направляться восвояси, но напоследок я решил еще раз попытать счастья и обыскать луг перед неприметной речонкой, которую угадал издали по темным киверам камышей. Птица была. Одного дупеля мы с Адъютантом взяли. Но что такое один дупель: за весь вечер и в таком угодье?!

Присев под высоким берегом отдохнуть, я курил, глядел, как дымится вечерняя вода, слушал тишину и не решался посмотреть на улегшегося неподалеку Адъютанта. А тот еще вздыхал порою, будто сочувствовал, бестия рыжая! Мы сидели неподвижно, скрытые тенью берега, и тяжелая кряква, стремительно налетев откуда-то, опустилась в камыши на противоположной стороне, плеснулась, зашуршала и притихла.

Я невольно схватил ружье, а Адъютант вскочил и с любопытством уставился на расходящиеся от камышей водяные круги.

- Ляг! - с досадой сказал я ему. - Был бы ты другом, стоило бы волноваться. Поплыл бы и поднял уточку, а сейчас лежи. Нечего тут... Не наша Маша.

Однако через минуту мое спокойствие исчезло. Метрах в пятидесяти вниз по течению, уткнувшись в ил, стоял какой-то челночок. Я его давно видел, но раньше мне челнок не нужен был, и я о нем не думал. Стоит - ну и пускай стоит. Однако зачем челноку стоять без толку, если я могу переправиться на нем через речушку, вытоптать утку, и хоть под самый конец, да вознаградить себя добычей?

Адъютант?.. Его брать не следует. Полетит по берегу вперед, сдуру может спугнуть утку раньше срока.

Я огляделся. Привязав Адъютанта к кустику, я приказал ему лежать, а сам зашагал к челноку. Кобель смирно лежал, пока я не оттолкнул лодку от берега.

Тут Адъютант вскочил и заскулил. И чем шире становилась полоса воды, отделявшая меня от собаки, тем отчаяннее, с повизгиванием и каким-то истерическим хриплым клекотом скулил Адъютант, мечась на поводке.

Прикрикнуть на кобеля я не решался, боясь потревожить крякву.

Бог знает, что мерещилось кобелю! Наверное, что я навсегда покидаю его, положив меж нами смертный водный рубеж и что в силу этой причины вот сейчас же, непосредственно в эту минуту, наступит конец собачьего света.

Во всяком случае выл, визжал и лаял Адъютант бешено и даже крепкая на затайку кряква не вынесла, забилась и вылетела прежде, чем я успел приблизиться на выстрел.

- Боком мне, милый, твоя любовь выходит! - сердито подумал я.

Не может? Любит?..

Я забыл и про утку и про неудачный вечер и повернулся к кобелю.

Он неиствовал, пытаясь оборвать поводок, и захлебываясь отчаянием.

- Рискнуть?.. Рискну!

Я поднял руку и помахал ею:

- Прощай, Адъютант!

Я шел, не останавливаясь и не оглядываясь, твердо зная: теперь или никогда... И собачий лай оборвался. Я обернулся. Адъютанта у куста не было. Короткий отчаянный визг, тишина, шумный всплеск... Я побежал к берегу. Адъютант выбрался на сушу мокрый, в узорных нитках водорослей, забившихся за ошейник и обмотавших оборванный поводок, с лапами, измазанными глиной.

Он даже не отряхнулся, а как бы с визгом рванулся навстречу, влепил грязные лапы в мою грудь, облизал горячим языком мои глаза, губы, щеки, отскочил, потрясся, взвизгнул от восторга, снова бросился молотить лапами но моим плечам, рукам и груди, и хотя это было недопустимо - воспитанный легаш скакать и пачкать хозяина но имеет права - я дал ему такое право и сам долго тискал и обнимал своего ликующего, пахнущего псиной и затхлой водой рыжего друга.