Существует много разных спаниелей: коккеры, спрингеры, клумберы, суссексы и даже ирландские водяные. С этими собаками охотятся не только на пернатую дичь, как у нас в стране. Помогают они и в охоте на кабанов, оленей. В нашей стране эти собаки стали пользоваться широкой популярностью, они несут в себе кровь большинства из перечисленных пород, и называют их — русские охотничьи спаниели. В последнее время у любителей собак все чаще появляются завезенные из других стран чистокровные коккер-спаниели (их вы видите на снимке в конце статьи).

Все спаниели, как правило, ласковые, подвижные, смышленые собаки. Они превосходные пловцы, хорошо ныряют, не страшатся любых, даже самых колючих, зарослей. Красивые внешне, спаниели понятливы, хорошо поддаются домашней дрессировке и натаске в поле, преданны, чистоплотны и уживчивы в доме.

Мне симпатичны все без исключения собаки, но наибольшую привязанность питаю к спаниелям, которых держу уже около двадцати лет. Особенно памятен мне Минор — рыжий с белым или, как принято говорить, рыже-пегий спаниель, не доживший до пятнадцатилетнего возраста всего десять дней. Знаете ли, что такое для собаки пятнадцать лет, если их, так сказать, перевести на человеческий возраст? Это примерно семьдесят семь лет...

Появился он на свет шестым среди своих братьев-однопометников от моей черно-пегой Норы. Пять братьев имели окрас в мать, а Минор родился рыже-пегим — в деда. Не знаю почему, но при выборе щенков в первую очередь обращали внимание на черно-пегих, а последыша вроде не замечали. Взяли его уже полуторамесячным и не в охотничью семью.

На следующий год весной выводка молодняка проводилась в саду имени Баумана, недалеко от Комсомольской площади в Москве. Привели и шесть Нориных щенков — им к тому времени было уже больше года. Много собак собралось. Владельцы со своими питомцами по кругу (рингу) против часовой стрелки ходят; в середине судьи стоят и лучших спаниелей вперед передвигают. И что бы вы думали — первым Минор оказался. Вообще-то, только тогда я узнал кличку собаки. Придумали ее просто: взяли две первые буквы от клички отца — Мир и три, тоже первые, от клички матери. В результате получилось — Минор. Но в жизни он был самый настоящий, если перевести на музыкальный лад, мажор: неистощимая энергия, быстрота и задор не покидали его ни на минуту.

Хорошо смотрелся Минор на ринге. Рыже-пегий, с каким-то чуть розоватым оттенком, поджарый, с глубокой и широкой грудью, он был очень красив. Нечего греха таить, были у него два небольших недостатка: совсем немного укороченные против требования стандарта уши и едва заметная «волна» — небольшие завитки волос — на крупе. Но при всех других отличных статях недостатки почти не просматривались, а для неискушенных в породе людей «волна» даже украшала спаниеля.

Подхожу, чтобы поздравить хозяина с успехом. Однако еще раньше обратил внимание, что водит собаку не тот человек, который вместе с женой за щенком приезжал. Поздравил и спрашиваю:

— У кого же вы приобрели красавца?

Отвечает смущенно:

— Да он ко мне случайно попал. Говорят, я у него четвертый владелец — очень злобная псина. И чем дальше, тем решительнее свой нрав показывает.

Зная покладистый характер Норы, присел я на корточки и по привычке протянул руку, чтобы погладить победителя выводки,

но сразу же отдернул, увидев обнажившиеся в оскале зубы. Так в тот раз и не понял, в чем причина такого поведения, посоветовал лишь хозяину быть с собакой поласковее. На том и расстались.

Прошел еще год. Встреча на выводке постепенно ушла из памяти, и вдруг от товарища услышал, что какой-то из щенков Норы живет у одной из страстных любительниц спаниелей. Еду на другой день, чтобы узнать, в чем дело, и вижу... Минора. Старушка, содержавшая его и еще двух спаниелей, жила вместе со взрослой дочерью в двух маленьких комнатках коммунальной квартиры. Тесновато и без того, а здесь вообще пришлось ютиться в одной комнатушке, так как вторую в прямом смысле слова оккупировал Минор — жить с ним рядом оказалось невозможно, настолько яростно и часто пускались в ход зубы.

Потом уже по рассказам очевидцев я установил причину озлобления собаки.

Первые хозяева взяли щенка, как говорится, в угоду моде: у всех собаки, а чем мы хуже других. Но как только в квартире появились неизбежные лужицы, сразу же отдали несмышленыша в другие руки.

В новой семье инициатором приобретения спаниельки был восьмилетний мальчик. К сожалению, вскоре прогулки со щенком по нескольку раз в день второкласснику надоели, а поскольку малыша лишили возможности бывать на улице, то опять же поплыли и замаячили на полу «визитные карточки», за которые ни в чем не повинную собаку начали наказывать, точнее — бить. Что было делать щенку, не понимающему, за какие прегрешения наказывают,— обороняться: ударят рукой — хвать за нее, тогда его в сторону ногой отшвыривают. Постепенно у щенка начал вырабатываться рефлекс: ударил рукой — кусай руку и сразу же вцепись в ногу, так как сейчас и ею боль причинят.

Перекочевал Минор еще в одну семью, мало чем отличающуюся от предыдущих. Не послушался совета о ласковом терпеливом отношении к собаке и товарищ, который водил годовалого спаниеля на выводке. Правда, после нее Минором заинтересовались охотники — многим хочется иметь отличную по экстерьеру собаку,— но к тому времени прежние его хозяева настолько озлобили пса побоями, что он уже никого и ничего не хотел признавать.

Можно бы еще многое поведать о мытарствах собаки, скажу лишь, что за два года сменил бедолага тринадцать владельцев, последний из которых после очередного разбоя решил Минора усыпить в ветлечебнице. Может быть, из того, что переживал и терпел непокорный спаниель, это был лучший вариант, но тут, впервые в жизни, ему улыбнулось счастье. Когда Минор шел на поводке в последний путь, его увидела сердобольная женщина и увела к себе.

Сейчас он предстал передо мной совсем другим, чем на выводке. Стал сильнее, мощнее, сохранив при этом стройность. Но шерсть, давным-давно не знавшая ни расчески, ни воды, поблекла и приобрела пепельный оттенок, казалась всклокоченной. Белки глаз от затаенной злобы порозовели. Встретила меня собака, угрожающе рыча.

Посмотрев на Минора несколько минут и не подходя близко, я перешел через коридор в другую комнату и надолго задумался.

Мысли бродили противоречивые: зачем мне новый спаниель, если Нора в прекрасной форме. Почему я должен возиться с явно испорченным спаниелем, представляя все трудности по перевоспитанию и обучению охотничьему мастерству. А с другой стороны — пропадает отличный охотничий пес. Это же живое существо, незаслуженно обиженное людьми. Что делать, как быть?

После того дня он прожил у меня тринадцать триумфальных лет, завоевав множество призов и наград и оставив после себя большое количество классных потомков, и сейчас продолжающих род спаниелей. Минора вы уже видели на снимке в начале статьи. Был Минор чемпионом Ленинградской, нескольких Московских и Всероссийской выставок. Удостоен высокого звания полевого чемпиона Московского общества охотников. Но все это пришло потом и не сразу, а тогда, в первые дни и месяцы нашего знакомства-

Сегодня и не упомню, сколько и где оставили Миноровы зубы на мне отметин. Расскажу, пожалуй, о двух случаях, один из которых положил начало нашей дружбе, а второй даже поверг меня в отчаяние.

По весне, когда прилетели охотничьи птицы — коростели, дупеля, бекасы — и разрешили натаску собак, надумал я сходить с Минором в луга — посмотреть, что он умеет и на что способен. Жили мы тогда в подмосковном городе Раменское. Луга от дома не так далеко, но до хороших угодий с дичью пройти нужно километров пять.

Не скажу, что ученик не знал дичи, но искал невообразимо быстро и бессистемно, и поэтому вылетала она настолько далеко от меня, что ружье поднять не успеешь, не говоря уже о выстреле. Дал я будущему чемпиону набегаться вволю, тем более что ни на какие команды вроде сидеть или лежать Минор абсолютно не реагировал. Ушли от дома далековато, да еще беготня по лугам без тренировки дала о себе знать: вижу, скисает пес — ход снижает, а потом чуть ли не шагом пошел. Тут и сумерки наплывать начали. Все, пора возвращаться. Вышли на дорогу. Идем. Смотрю, Минор мякиш лап набил, даже начал на дорогу ложиться, а я иду себе потихоньку и иду, вроде ничего не замечаю. Поначалу он недолго отдыхал, потом все чаще и дольше. «Ну,— думаю,— эдак к утру не вернемся». Делать нечего, возвращаюсь к лежащему на дороге Минору

и говорю: «Понимаешь, если бы ты не сильно ел меня, помог бы тебе, а то ведь до тебя дотронуться-то нельзя. Как быть, а?»

Поднял голову Минор, смотрит и вроде слушает, а потом давай лапы лизать.

«Ладно,— продолжаю я,— давай попробую на руки взять: должен же ты понять, что добро собираюсь сделать». Подхожу сбоку и начинаю гладить. Рычит псина, но не так, как всегда, а потихоньку, словно и не рычание это, а урчание. «А, была не была!» — и руки под него подсовываю: одну под шею, вторую — под живот, а сам в глаза смотрю и слушаю: вроде звуки все те же, злобы особой не проявляет. Наступает критический момент. Отрываю Минора от земли, медленно-медленно поднимаю и кладу на плечо. Урчание в грозный рык перешло, и сразу мысль: «Как сейчас вцепится в шею, а там где-то и сонная артерия проходит... Но не брошу пока». А сам ласково так говорю: «Чего ты, дуралей, я же хорошего тебе хочу, а ты...» — и пошел по дороге к дому, считая шаги. Досчитал до ста, чувствую, устал. Говорю все еще рычащему спаниелю: « Хватит, покатался, теперь сотню шагов своими лапами топай»,— и на землю опускаю. Пошел пес рядом, а я в это время командую строго: ♦ Рядом, рядом» — учу, чтобы собака, когда надо, далеко не убегала, а шла около левой ноги. Через сотню шагов снова говорю: «Отдохнул я. Хочешь на руки?» Смотрит на меня и даже не урчит. Подал голос лишь когда на плечо положил, но быстро успокоился и только плотнее прижался. Так и шли до дома: сто шагов каждый по себе, сто шагов Минор на мне, потом опять рядом идем.

С этого вечера и начала возникать взаимная дружба, которая день ото дня крепла. Однако до конца дней своих Минор ни мне, ни тем более другим людям не позволял фамильярности, понимая и ценя справедливость и не прощая обид.

А вот второй случай, который поверг меня в отчаяние, но здесь, хотя и с опозданием, Минор оказался на высоте — понял свою вину.

Как известно, легавые собаки и спаниели обыскивают местность «челноком» — бегают по лугу, как челнок в ткацком станке: вправо-влево, вправо-влево. Уходить в стороны спаниель должен на 20—30 метров. Минор, конечно, понятия не имел об этом, и мне самому изрядно пришлось побегать «челноком», прежде чем он понял, что к чему. Обучение происходит следующим образом. К ошейнику пристегивается двадцатиметровый шнур, другой конец которого держишь в руке. Собака усаживается командой «сидеть» ( к тому времени Минор хорошо усвоил этот прием), а сам отходишь от нее в сторону метров на десять. Даешь команду «ищи», рукой показываешь направление поиска и начинаешь убегать. Естественно, ученик побежит следом, а затем и перегонит.

Забежал вперед, начал удаляться, поворачиваешь в противоположную сторону и убегаешь молчком. Как только видишь, что спаниель отдалился почти на всю длину шнура, даешь свистком короткий сигнал и сразу же с силой дергаешь за шнур, который останавливает бег собаки. Она видит убегающего хозяина, поворачивает и бежит за ним, догоняет, перегоняет.

Свободолюбивый Минор страшно не любил ^обучение на шнуре, но ничего другого придумать было нельзя, и пришлось ему до поры до времени искать на чоккорде (шнуре). Однажды он запутался, да так, что шагу не мог ступить. Надо распутывать. Когда дело подходило уже к концу, собака вцепилась в кисти рук, оставив на них многочисленные следы. У меня от боли и обиды слезы закапали. Лег на землю, уткнулся лицом в траву, а сам в приступе отчаяния протягиваю руки к морде Минора и кричу: «На, на, доедай!» Только чувствую, не кусает, а своим шершавым языком лижет, лижет раны. Под

нял я голову, а он такими глазищами смотрит, хоть читай в них: «Прости, друг, прости, если можешь». Тут уж от радости совсем разревелся, благо намного километров никого вокруг, и обнимаю его, целую.

Надо сказать, что за все время, несмотря ни на что, я его ни разу пальцем не тронул — терпеливо расплачивался за грехи бывших хозяев. В результате получил замечательного, беззаветно преданного мне пса.

К сожалению, стали довольно обычными случаи, когда приобретают щенков, а через какой-то срок по тем или иным причинам их выбрасывают на улицу или прогоняют со двора. И собаки становятся бездомными. Не годится это. Лучше совсем не брать, чем предавать одного из древнейших наших друзей, целиком и полностью зависящих сегодня от людей.