«Стоять! Сидеть! Лежать! Лежать, я кому сказал!!! Голос!»

   Филя, породистый кобель немецкой овчарки, честно выполнял все приказы. Он был хорошо обучен, прошел не одну дрессировочную площадку и привык с детства подчиняться. Один шепот Хозяина вызывал у него трепет и желание броситься исполнять любую команду. А тут такой шум: «Сидеть! Лежать!». Не то, что лечь хочется немедленно, от непроизвольного позора удержаться бы!

   Вообще-то он не «Филя». Его полное имя  - Фердинанд Гонсалес Вольфганг! Но Хозяин зовет его просто Филя, и ему очень нравится. Он любит этот голос - с хрипотцой, уверенный, громкий, властный. Ослушаться невозможно, вот и приходится все время ложиться, садиться, гавкать! А команды все поступают и поступают. У Фили язык уже давно висит до самого пола, с языка капают слюна и пена, лапы подкашиваются и хвост повис грустной метелкой... 

   Снова звучит команда: «Голос!», Фердинанд тут же откликается и немедленно лает. Но на этот раз не очень громко и не очень уверенно. Он, наконец, начинает думать, соображать, а не просто выполнять команды.                                             

   «Хозяина, почему-то, нет! Голос есть, а самого Хозяина – нет! Он никогда не подавал мне столько команд! Он уже сам устал бы от них. Хозяина нет. Только его голос, который доносится откуда-то сверху… Тут что-то не так!».

   Фердинанд поднял голову и посмотрел вверх… 

   На краю шкафа сидел трехлетний попугай «жако», косясь на обессилевшего Филю лукавым глазом. Он нагло отодвигал в сторону крыло и с невинным видом копошился у себя под мышкой. И тут до Фили дошло…

    «Ах, ты, гадость! Курица неощипанная! Это ты… Мне… Меня!!! Фердинанда!!! Ну, сейчас я тебе… Сейчас я тебя!!!» - пес задохнулся от ярости, Его рычание, лай, визг перешли в сплошной клокочущий хрип. Из пасти летела пена. Он прыгал, яростно царапая когтями створки шкафа, пытаясь достать обидчика. Все было напрасно. Нахальный попугай был вне досягаемости и продолжал издеваться:

    «Жаль, что Хозяин знает так мало команд. А то, Филя, ты бы у меня еще и сплясал!» 

   Родригес попал в эту квартиру всего четыре месяца тому назад. До этого он успел пережить немало приключений. Жил во влажных зеленых джунглях рядом с такими же, как и он сам, серыми попугаями жако. Летал в стае, пока не попался. Да и попался так глупо, так обидно… Позарился на какую-то паршивую маслину (правда, интересно было, что это такое? Такого он никогда не видел!). Долго он бился в сетке, пытаясь освободиться, но не тут-то было! Потом ему обрезали крылья и стали держать в клетке вместе с такими же подрезанными соплеменниками. А потом Родригеса продали… 

   Долго, очень долго его везли в закрытом, темном ящике. Этот смрадный ящик был битком набит таким же несчастными помятыми птицами, как и он. Не всем удалось выжить… Но Родригесу повезло - он уцелел. Его показывали каким-то людям, которые долго торговались.  Потом снова везли, но уже в светлом ящике. Когда ящик открыли, он опять оказался в коробке, но уже побольше, посветлее, и вскоре узнал, что это называется квартирой. 

   Здесь, слава Птичьему Богу, все не так уж плохо.  Дают орехи, фрукты, какие-то семечки, меловые круги (он сроду таких не видывал). Хозяин неплохой. Любит его. Правда, надоедает дурацкими приставаниями: «Родя хороший, Родя умный! Давай выпьем! Наливай!». И еще много таких же бессмысленных слов. «Родригесом» назвал. Причем тут «Родригес»? Для начала историю бы выучил. Ну, да ладно. «Родригес, так «Родригес»!

   Одна отрада в этом доме - Филя. Фердинанд. Вот уж над кем раздолье поиздеваться. Этот Филя готов прыгать от счастья лишь только хлопнет входная дверь! Дурак! А уж, если голос хозяина услышит, вообще из шкуры выпрыгивает. 

   А голос Хозяина повторить совсем не сложно! Совсем!

   Как-то, Родригес остался дома один. Никто за ним не смотрел, никто ему не мешал. Свобода! Свобода! Жаль, полетать невозможно - крылья обрезаны. Зато можно посидеть у окна. На мир посмотреть. Себя показать. Может, пообщаться с кем-нибудь получится. Вдруг, какая-нибудь девчонка из его леса сюда залетит? Интересно!..

   Родя спустился по занавеске на подоконник, уселся и стал наблюдать. Внизу был обычный городской двор. Сидели на лавках молодые мамаши, копошились детишки. Играли большие собаки, похожие на Филю. Ходили все время какие-то люди. Скукота…

   То ли дело, джунгли! Кругом зеленый шатер, где-то кто-то кричит, рычит, воет, ухает. Даже сердце вздрагивает и бьется сильнее. Все время нужно держать ухо востро, а глаз – «в оба»! Чуть зазеваешься, и все, нет тебя! Съели! А тут - покой, тишина. Лафа, одним словом.

   Родя прошелся по подоконнику. Посидел, погрелся на солнышке. Почистил крылья. Пощелкал клювом. Поскучал. И тут, неожиданно, он увидел подружку. С желтой грудкой, кокетливым хохолком. А как она вертела хвостиком! Умопомрачительно!

   Родя забыл, что он Родригес - гордый жако и, как простой волнистый попугайчик, рванул к незнакомке, чтобы протянуть ей свое крыло и отдать сердце!

   И тут случилось непоправимое. На глазах у дамы сердца, Родригес не просто полетел, он ПРОВАЛИЛСЯ! Он провалился в тартарары! Он забыл, что его крылья и хвост обрезаны.

   «Это копец! Это копец! Чтоб вам всем руки-ноги пообрезали!» - успел подумать Родригес. Ему было уже не до любви: «Докувыркаться бы!»

   Цепляясь обрубками крыльев за воздух, он вытворял такие кульбиты, которые может показать только кошка, летящая с одиннадцатого этажа. Если бы Родю в этот момент видел любой генерал десантных войск, он незамедлительно определил бы его в самую элитную часть в качестве инструктора по экстремальным приземлениям. Если бы его опыт мог перенять Икар, человечество бы не лишилось легендарного героя. К счастью, в отличие от древнего грека, Родя приземлился благополучно. 

   Поначалу он не понял, где он, кто он и почему он здесь. Потребовалось некоторое время для осознания действительности. 

   «Крылья целы», - проверил Родя, потрепыхав обрубками. «Ноги – целы», - определил он, подергав лапами. Осторожно поворачивая голову, он вытянул шею, пытаясь выглянуть из травы и понять, где он и что же с ним произошло? И тут он увидел НЕЧТО, на огромной скорости приближавшееся к нему.

   «Вот теперь полный копец! ПОЛНЫЙ!». 

   Ротвейлер и две овчарки весело скакали по площадке. Трепали друг друга за уши, бегали наперегонки, игриво возились, дружески виляя хвостами. При этом они полаивали, порыкивали и повизгивали. Как же им было хорошо! Как им было весело! Но вот кто-то из них заметил, как с шестого этажа полетел вниз, трепыхаясь и переворачиваясь в немыслимых сальто-мортале небольшой серый комок. Как он крутился! Как барахтался! Неужели такая куцая кошка? Надо посмотреть. Кто первый?!

   Собаки рванули в сторону упавшей в траву игрушки. Им уже представлялось, как они будут таскать эту мягкую подушку из перьев, как они будут ее грызть и бросать. Надо же какая подвернулась забава!

   Они подбежали к тому месту, где должно было лежать ЭТО, но его не было видно. Вся тройка, уткнув носы в землю, занялась поиском. И вдруг откуда-то из-под земли раздался грозный утробный вой, перемежающийся рычанием, храпом и хрипом… Эти звуки были выше понимания городских собачьих душ. Если бы они знали, кто такая собака Баскервилей, они бы согласились, что она просто слепой щенок по сравнению с ЭТИМ чудовищем.

   Первым с места происшествия рванул, поджав куцый хвост, ротвейлер. Остановился он уже возле дверей своей квартиры. Второй сбежала молодая  овчарка-девочка от греха подальше: «Мне еще детей кормить-воспитывать. Я должна созерцать нечто прекрасное. Музыку классическую слушать… и вообще, мне здесь делать нечего. Я здесь ничего не забыла». 

   Последним трусливо ретировался кобель, изо всех сил стараясь скрыть позор и продемонстрировать, что ему все нипочем. Даже лапу дрожащую на кустик поднял. Да и то,  в сторонке… Мало ли.

   Родригес и сам не понял, что произошло. Откуда-то из подсознания, из мозжечка (сколько там того мозжечка, Господи), всплыли забытые звуки джунглей. И он их просто воспроизвел. Получилось удачно. Вот и все.

   Попугая нашли в траве на том же месте часа через два. Он был в ступоре, как курица, которую быстро перевернули навзничь.

   Родригес молчал две недели.  Две недели Фердинанд отдыхал.