Ф.Ф. Кудрявцев КАК НАШЛИ ЦЕЗАРЯ
...Жизнь моя, иль ты приснилась
мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне...
С. Есенин
Полки Первой Конной готовились к походу на польский фронт.
Вернувшись из госпиталя, Алексей Кудашев не нашел своего коня, взятого
начхозом полка: его лошадь захромала, командира взвода так скоро не
ждали, а послезавтра - парад.
- А мне на чем же выезжать?
Комэск Гудковский посоветовал подобрать другую лошадь в ремонтном депо.
- Да ведь там одни калеки!
Гудковский пожал плечами: говорить больше не о чем.
Сабельный взвод Кудашева расположился в немецкой колонии под
Майкопом, в добротных каменных домиках. Заборы - высокие, ворота, как у
крепостей - на мощных столбах, а вверху на них не то воронье гнездо, не
то татарская растрепанная чалма - из кровельного железа с фестончиками,
завитушками; на окнах - глухие ставни, всегда за-крытые; в каждом дворе
еще недавно злобились огромные кавказские овчарки, но их поч-ти всех
разогнали за упорное нежелание жить в мире с новыми постояльцами -
конармей-цами.
В ремонтном депо, конечно, ничего путного не нашлось - одни
инвалиды. Было от чего прийти в отчаяние: командир сабельного взвода без
лошади - немыслимо! Не может же он спешить кого-нибудь из своих бойцов!
На такую подлость не пойдет.
Он даже пожаловался своим хозяйкам. Толстая фрау Гаазе удивилась:
как же он, «официр», не возьмет лошадь у зольдата? Но ее хорошенькая
дочь Луиза поняла.
- О-о-о, у господина Алексиса - ах, надо говорить: товарища Алексиса - такое чув-ствительное сердце? Как это хорошо!
Последовало крепкое рукопожатие. Он растерялся, не зная, как ответить на столь выразительное сочувствие и нежный взгляд.
Очевидно, Луиза догадалась, что их постоялец не имеет большого
донжуанского опыта. В сумерках постучала в окно и предложила пойти
погулять. Они спустились к реч-ке, протекавшей в узкой лощине, поросшей
орешником и отдельными старыми дубами. Вечер был теплый, но девушка
сказала, что ей холодно. Он охотно поделился с ней мох-натой буркой,
пахнувшей конским потом. Они сели под дубом. Алексея как-то странно
лихорадило, он не знал, о чем говорить. Девушка чувствовала себя
увереннее. Посовето-вала снять портупею с тяжелой шашкой и наганом - он
толкал ее в бок. Кудашев робко поцеловал ее пальцы, потом ловко
подставленную жестковатую ладонь. Луиза вздохнула, обняла его и крепко
поцеловала.
Неожиданно перед ними выросла фрау Гаазе, видимо проследившая, куда пошла дочь.
- Фуй! Шанде! Позор! Молодой девушка целуется с официром!
Луиза вскочила и убежала. Фрау неодобрительно качала головой:
- А я думала, что вы честни молодой человек.
- Конечно, я честный человек,- смущенно ответил Кудашев и тоже пошел к дому.
На другой день он встал рано, задолго до подъема. Решил еще раз
пересмотреть всех лошадей в ремонтном депо. Взял с собой Гриньку Цыгана.
Фамилии Гриньки никто не знал, наверное, ее вообще у него не было: в
полковых списках он так и числился «Гринька Цыган». Был он ковочным
кузнецом и самоучкой-ветеринаром, в лошадях раз-бирался лучше всех в
эскадроне. Не скрывал, что до революции промышлял конокрадст-вом, но
будто бы только у богатых помещиков.
Долго ходили они вдвоем вдоль коновязей. Наконец Гринька выбрал
серого, от старости совсем побелевшего жеребца, может быть, и
действительно породистого, но уж очень истощенного. Передние ноги
полусогнуты - явный козинец. Уши висели, как у ко-ровы. Грязные длинные
волосы выросли на животе и под отвислой нижней губой. Хвост - колтуном
от засохшей грязи. На левом боку - большое желтое пятно: на коновязях
навоз почти не убирали, а жеребец от слабости, наверное, часто лежал.
Кудашев был удручен: выезжать на парад на этой развалине? Что он, с ума сошел?
- Если его постричь и привести в форменный порядок, то будет не лошадь, а кар-тинка!
- Ладно. Попробуй, - махнул рукой Кудашев и пошел к своему взводу.
Дома ждала неприятность: Гаазе пригласили родственников на чашку кофе - от-праздновать помолвку Луизы с красным командиром.
Алексей не понимал: как, когда он стал женихом? Спросить постеснялся.
- Вот это дядюшка Петер,- представляла ему Луиза гостей. - Еще
недавно он дер-жал в Майкопе хорошую сапожную мастерскую с двумя
подмастерьями. Это дядюшка Иоганн, он имел крупорушку, и у него было,
тоже совсем недавно, больше трехсот голов тонкорунных овец...
- Товарич Алексис понимает разницу между простой и тонкорунной овцой? - спро-сила мать Луизы.
Нет, этого он не знал.
Родственники будущей жены оказались людьми, исполненными чувства
собствен-ного достоинства. Кудашеву тонко дали понять, какую честь ему
оказывает фрау Гаазе, отдавая Луизу. Шестнадцатилетний жених (в полковых
списках он числился на три года старше) от смущения готов был в окно
выскочить. Он залпом выпил чашку желудевого кофе, быстро, почти целиком
проглотил какой-то пряник.
- Товарич Алексис, может быть, вам угодно скушать еще один кухен? - учтиво спросила хозяйка.
- Да, пожалуйста.
- К сожалению, кухенов больше нет,- еще учтивее сказала немка.
К счастью, гости быстро разошлись. Фрау заявила, что необходимо
поговорить о делах, связанных с предстоящей свадьбой - в ближайшее
воскресенье, если он не возража-ет. Надо сшить подвенечное платье,
постельное белье, ночные сорочки. У него, наверное, нет ночной сорочки?
Есть такой хороший обычай: жених покупает невесте и себе обру-чальные
кольца. У пастора Цильке можно купить обручальные кольца.
- Товарич Алексис понимает, что нужны деньги?
Он сидел красный от гнева, смущения и беспомощности. Хорошо, он
достанет деньги. У него есть дорогие часы, трофейное седло, серебряные
фляжки... Еще разная ме-лочь. Он все продаст. Ему пора идти в эскадрон.
Но она была женщиной, обстоятельно все обговаривавшей, и не скоро его
отпустила. Бегом пустился он на конюшню взвода, что-то там мудрит Цыган?
А он уже наголо остриг лошадь. Из грязно-белой и мохнатой она
превратилась в мышисто-серую, гладкую. Правда, еще желтело пятно на
боку, но Гринька усердно втирал в шкуру конопляное масло с сажей.
Жеребец на глазах темнел, превращался в вороного! Увидев Кудашева, Цыган
вытер руки, достал уздечку, надел, ткнул лошадь кулаком в подбородок:
- Выше морду! А это ты, товарищ комвзвода, видел?
Алексей глазам не верил: вяло висевшие уши стояли топориком, как у шахматных коней!
- Это наша, цыганская, уздечка. Глянь.
Гринька показал коротенький ремешок, пришитый наискось от
затылочного к лоб-ному ремням оголовья: он придавливал уши у основания и
не давал им опускаться. Голова лошади стала просто красивой.
- Но ведь, как его ни прихорашивай, все равно он едва ноги передвигает!
- А мы его перед парадом самогоном напоим. Он будет горячим - не
приведи бог. Мы и не таких калек продавали, и не в езду, а на племя.
Только тогда с зубами много воз-ни.
- Как так?
- Да ведь по зубам и дурак поймет, что старая. Так мы зубы
подмолаживали: при-жигали их, обтачивали. А тебе только один раз
выехать. Это ж пустое дело!
Алексей впервые поверил, что Цыган поможет участвовать в параде.
Настроение стало лучше. Вечером позвал Луизу пойти погулять на речку. Но
оказалось, что это со-всем, совсем невозможно: что люди подумают? Ведь
они жених и невеста. А ему-то каза-лось, что у него больше прав? Что ж,
может быть, так и разумнее: вероятно, ему полагает-ся с нетерпением
ждать свадьбы, ну как постятся перед пасхой, чтобы потом разговеться.
Странно, но никакого нетерпения он не чувствовал. И вообще, с чего Луиза
решила выйти за него замуж? Как это получилось? Ничего такого он не
говорил. Отказаться жениться? Нельзя - засмеют товарищи.
Не догадывался Кудашев, что Луизе не семнадцать лет, как она
говорила, а два-дцать первый год, что она уже была замужем, а главное -
два ее брата ушли с деникинца-ми и муж - красный командир - хорошая
страховка от возможных реквизиций: у фрау Гаа-зе в хлеву стояли четыре
коровы, в свином закутке хрюкали поросята, двор полон кур и даже индеек.
Утром в день парада они вдвоем с Гринькой еще раз вымазали жеребца
сажей на масле, расчесали гриву и хвост - острым ножом заострив его
метелочкой. Под седло под-ложили выпрошенный у комэска трофейный
генеральский вальтрап, обшитый золотым галуном, закрывший выступающие
частоколом ребра. Пахвой - петлей казачьего седла - подтянули хвост, он
торчал петушком, как у арабских скакунов. Наконец, привязав морду
жеребца повыше, влили ему в глотку две бутылки крепкого первача.
Самогон подействовал быстро. Уже в воротах серый игриво заржал и
попытался на слабых, дрожащих ногах встать на дыбы! К своему взводу
Кудашев подъехал при общем молчании: так все были удивлены. Еще больше
внимания привлек жеребец при построе-нии полка. Он не стоял на месте,
грыз мундштук - пена хлопьями падала на грудь. Тонко-ногий, с длинной
гибкой шеей и маленькой, сухой головой, он выделялся странно блестя-щей
кожей среди еще не вылинявших, лохматых лошадей, казался молодым, полным
сил и энергии.
Круто согнув шею - «сдав в затылке», как говорят конники,- «мягко
отжевывая мундштук», что тоже ценится в выездке, в строгих шенкелях1
всадника, он проплыл мимо трибуны почти цирковым пассажем, высоко
подбирая ноги. На него смотрели с восхище-нием: где такого красавца
отыскали?! Только начдив, великий знаток лошадей, прищурив карие
калмыцкие глаза, буркнул в жесткие усы:
- Стриженый... Маслом мазанный... Пьяный... Эх, цыгане, цыгане!..
Парад прошел удачно. С песнями возвращались по квартирам. Кудашева
догнал командир пулеметного эскадрона Тронев - из тульских рабочих,
хороший боец, но плохой всадник, любивший лошадей, но плохо в них
разбиравшийся. Ему очень понравился тем-но-серый жеребец. Конечно,
больно спал в теле, но он его выходит, поправит. Жеребчик, видать,
нестарый.
- Давай меняться? Я тебе за него отдам трофейного гнедого меринка -
помнишь, у махновцев отбили? И в придачу галифе английского сукна. Мне
они маловаты, а тебе в самый раз. Ведь буланого твоего комиссар обещался
вернуть. А не сменяешь, серого этого обязательно в штабной эскадрон
заберут. На трибуне на него Городовиков пальцем пока-зывал и о чем-то
толковал с Семеном Михайловичем...
Договорились меняться, но от английских штанов Алексей отказался: что он - спе-кулянт?
- Присылай гнедого, когда стемнеет, чтобы начальство не вмешалось. Лады?
Сразу после парада вернули во взвод буланого Волчка. Алексей сам его
вычистил до металлического, «самоварного» блеска. Вымыл розоватые
копыта. Подтянул ослабев-шую подкову, сменив два ухналя2. Нарезал хлеба,
круто его посолил: Волчок любил, что-бы было много соли. Конь, видимо,
был доволен, что вернулся к прежнему хозяину. На-чхоз был человек
рослый, грузный. Во время парада Кудашев смотрел ревниво на своего коня,
видел, что он нервничает: шпоры у начхоза были зазубрены «звездочкой», и
он все время тыкал ими в бок коню. И поводом «цукал». Какой лошади это
понравится?..
Буланый съел хлеб. Обнюхал карманы гимнастерки: нет ли сахару? Увы,
красно-армейцы давно пили чай только с сахарином. Вздохнул буланый,
положил голову хозяину на плечо. А тот ласково гладил атласный ворс
светло-золотого храпа. Честное слово, это куда приятнее, чем целоваться с
Луизой: от нее луком пахнет. Черт!.. В воскресенье - свадьба. Как бы от
нее отбояриться?
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, оседлал Волчка, выехал на
улицу. Там первый взвод занимался рубкой - так, для интереса. Крепко
воткнули в землю десяток гибких лозин - все разной длины. На каждую
нацепили фуражку или кубанку. Комвзвода Филонов, взяв поводья в зубы,
поскакал, рубя направо и налево сразу двумя руками. Да так, что косо
срезанные прутья соскальзывали вниз, а шапки, фуражки не сваливались, а
садились на укороченные лозины. Во всем полку один казак Филонов умел
делать такое!
Потом бойцы упросили командира эскадрона Гудковского показать высшую
шко-лу. Еще в Ростове взяли из цирка невысокого, но красивого солового
меринка, выезженно-го по всей лошадиной науке. Держали его в заводных3 и
всегда под попоной, чтобы на-чальство не польстилось. В боях и походах
комэску - старому драгуну, окончившему школу наездников в Петербурге еще
при Брусилове, некогда было «ездить коня», как го-ворят циркачи и
конноспортсмены. В Майкопе на отдыхе нашлось для этого время, и уди-вил
Гудковский диковинным номером: снял уздечку, вложил в рот коня бечевку
и, без же-леза мундштучного или трензельного, отъездил всю «школу»:
испанские шаг и рысь, пас-саж и пьяффе, пируэты4 и галоп на трех ногах!
- Все дело в шенкелях,- объяснял Гудковский.- Надо, чтоб конь
понимал: если ста-нет капризничать, я ему ногами ребра поломаю. Он
этого, конечно, опасается и потому слушается: сам задние ноги под корпус
подводит, голову несет высоко, сдает в затылке и в челюсти, словом,
ходит в полном сборе, как положено. И можно не бечевку, а просто нит-ку
взять за место железа трензельного... Я бы вам и «галоп назад» показал,
да конь устал с непривычки - редко я его езжу...
Потом прыгали через импровизированный барьер - кусок плетня, который
держали в руках. Кудашев попросил казаков поднять его повыше - до
плеча. Легко взял буланый Волчок и такую высоту. Другие попробовали - не
получалось. Конники - народ азартный. Ехал по улице какой-то колонист,
вез воз жердей. Остановили его, повернули дроги попе-рек улицы. Стали
подбивать Кудашева махнуть и через воз: у него конь самый рослый и
прыгучий в эскадроне.
Алексей показал коню препятствие - объехал его кругом, объясняя, что не такое уж оно высокое и трудное.
- Прыгнем, Волчок? Ты ж один сможешь перепрыгнуть.
Конь сторожко водил ухом - прислушивался.
Кудашев отъехал шагов на двадцать - для разгона, похлопал по шее коня.
- Пошли, милый!
Буланый зло прижал уши: не любил зря прыгать. В поле брал любую
канаву, лю-бой забор, на который посылал всадник. Но там летали свирепо
жалящие мухи, два раза больно кусали они Волчка. Но здесь-то они не
свистят? К чему прыгать?.. Надо... А то снова сядет на него тяжелый
человек, грубо дергавший поводом и, вместо того чтобы но-гами объяснить,
что требуется делать, без толку коловший шпорами. И пахло от того
че-ловека противно (лошади не любят резких запахов вина, табака, даже
одеколона). А у это-го легкого человека рука спокойная, мягкая. Шенкеля
лежат плотно: не болтается нога, что лошади всегда противно. И шпорами
он редко колет. А главное, голос у него, как у старого хозяина! Только
тот, прежний, который на Волчке ездил много-много лет (три го-да по
человечьему счету!), почти каждый день давал сахар, а этот только хлебом
кормит - жадный!
Тот, прежний, научил его прыгать через барьеры, делал это терпеливо,
настойчиво, никогда не бил, а когда рассердится - крепко сдавит бока
ногами: это хуже шпор и нагай-ки,- понимай, что надо слушаться! И всегда
от него требовали самому, без подсказки всадника, рассчитывать прыжок.
Он понял, что широкие канавы лучше брать с самого резвого хода,
вытягиваться в прыжке, а заборы - чем они выше, тем медленнее к ним
под-ходить, собираясь в упругую пружину, чтобы, сильно ударив копытами в
землю, взмыть над препятствием. И сейчас, почувствовав, как жмут бока
ноги всадника, не стал дожи-даться укола шпор, рванулся вперед. Попросил
повода, и Кудашев, разжав пальцы, выпус-тил его - сколько требовалось
буланому. Взмах тяжелой головы, толчок, и высоко взлетел конь - с
запасом прыгнул. И выше мог бы взять! Одобрительно зашумели казаки.
Кое-кто и ругнулся, но без злости, почти ласково, как только конники
умеют...
Уже затемно подъехал Кудашев к своему дому. Там ждали коноводы Тронева и Гринька. Он прошептал Алексею на ухо:
- Я его сызнова вымазал сажей и еще бутылку самогона в глотку
опрокинул: что-то погрустнел, боязно, что не дойдет до пулеметного
эскадрона.
Коноводы взяли жеребца на развязки: строгий конь, горячий - эва, как из рук рвет-ся!..
А гнедого отдали. Кудашев тихонько приказал Гриньке отвести его в
другой взвод и попросить никому не рассказывать, куда конь поставлен.
Как-то там с ужином?
- Добрый вечер, фрау Гаазе.
- Данке. Мы должны имейт большой разговор. Вы оскорбиль дядюшку
Петера. Вы встречаль его на улиц, грубо остановиль повозку и - как это
сказать по-русски - прыгаль через...
- Ах, это был дядя Петер? Я его не узнал.
- Я буду долго думайть, прежде чем отдайт вам Луизу.
- А вы не думайте, не отдавайте. Я не хочу жениться.
- Как не думайт?! Этто значит по-русски: наблудил и в кусты? Я не позволю в кус-ты! Я буду приносить жалобу ваш комиссар!
- Жалуйтесь комиссару. Жениться мне еще рано. Спокойной ночи.
Он заперся в своей комнате. С удовольствием прислушивался к гневной
ругани - от волнения фрау перешла на свой родной язык - и к слабым
всхлипываниям Луизы. Совесть у него была спокойна.
Утром его разбудили женские вопли. Кто-то, яростно матерясь, рубил
шашкой ка-литку, лязгало железо - запоры были прочные. Уж слишком рано
заявился Иван Петрович. Верно, не спалось.
Тронев чуть свет пришел на конюшню. И не напрасно беспокоился:
драгоценный жеребец лежал на боку и не мог встать. Конармейцы за хвост
подняли его. Он стоял, кача-ясь. Нижняя губа отвисла, уши печально
развалились в стороны. Левый бок стал каким-то пегим, с желтым
отливом...
Тронев помчался к Кудашеву. А тот куда-то уехал. Только иступил
шашку о желе-зом окованную немецкую калитку! Возвращался, горестно
вздыхая: засмеют теперь! При-дется просить перевода в другой полк...
Нет, в другую дивизию. Начнут издеваться, при-водить разных калек... Ему
уже слышались ехидные голоса: «Иван Петрович, ты в лоша-дях
разбираешься, может, сменяешь своего коня на эту матку? Породистая,
завода Одуре-ловых, от Дурака и Растяпы...»
Чудесное превращение молодого горячего араба в старую клячу уже
стало известно по всей колонии, всем стоявшим в ней эскадронам. У
конюшни Тронева толпились казаки, хохотали до слез. Пришел ветеринарный
врач. С профессиональным равнодушием, мель-ком оглядел серого, махнул
рукой:
- В обоз... Да и туда, пожалуй, не годится. Эх, Тронев, Тронев!..
Коли ничего в ло-шадях не понимаешь, хоть бы своих казаков спросил, если
уж к врачам обращаться гор-дость не позволяет!.. Вчера его самогоном
напоили - чуешь, как перегаром несет?
Внезапно что-то привлекло его внимание.
- Постой!.. Тавро? Не может быть?.. А ну-ка, животина, открой рот!..
Поди ты - во-все не старый? - десять лет... Черти холощеные, какой
гадостью вы его вымазали?! Сейчас же вскипятить побольше воды! Послать
ко мне в ветоколоток, сказать, чтобы дали зелено-го мыла - вымыть
жеребца дочиста! Немедля!..
Чем больше всматривался старый ветврач в коня, тем суетливее становился.
- Тронев, пошли в ветчасть дивизии - галопом! Зови сюда Рогалева,
Чумака и Рогге. И в штаб дивизии - к начальнику ремонтного депо: пусть
тоже не поленится приехать!.. Такие-то дела, Тронев, жеребец этот из
Стрелецкого завода5 - я там служил до германской войны. Видишь, под
мышкой у него шрамчик? Это он жеребенком на плетень напоролся. Сказывали
пленные из бывших конюхов Стрелецкого завода, что ходил этот красавец
под седлом генерала Гусельникова, был ранен в правую штанину - вот она
отметинка пуле-вая!.. А вот тавро и табунный номер... Я этот номер -
разбуди меня ночью - без ошибки назову! Это же знаменитый производитель
Стрелецкого завода - Цезарь, сын Цицерона и Цапли, полубрат Ценителя,
внук араба Цуката!.. Ай да Тронев! Ты, Иван Петрович, здоро-во в лошадях
разбираешься! Подумать только: ты нашел самого Цезаря!
1 Шенкель - внутренняя часть ноги от колена до ступни, служащая для управления верховой лошадью.
2 Ухналь - казачье название подковного гвоздя.
3 Заводной - запасной.
4 Движения так называемой высшей школы выездки лошадей. Испанский,
или школьный, шаг - лошадь идет, высоко поднимая прямые ноги. То же и на
испанской (школьной) рыси; пассаж - неспешная рысь, когда лошадь
пружинисто, высоко и отчет-ливо поднимает ноги, не вытягивая их вперед,
пьяффе (или пиаффе) - тот же пассаж, но на месте, не двигаясь вперед;
пируэт - поворот лошади кругом на 360 градусов. Ось по-ворота - задние
ноги.
5 Стрелецкий завод - государственный конный завод, основанный в 1805
году в Старобельском уезде Харьковской губернии. Разводил арабскую и
англо-арабскую поро-ды лошадей. Основная масть стрелецких лошадей -
серая (с годами - белая). По традиции клички давались на букву Ц. Эпизод
с Цезарем не выдуманный, изменены лишь кличка жеребца и фамилии героев
|
